О и у ф р и й. Да ты выпей, там увидишь.
Т е н о р. (пьет). Гадость! Ты зачем мне нашатырю даешь? Хочешь, чтобы я отрезвился? Как же ты это можешь, если у меня душа пьяна? Фу, гадость. Дай спичку.
О н у ф р и й. Да!.. Так что ты рассказывал, старик? Про жену, что голос у нее был хороший? Сибирские песни она пела, – это интересно!
К о з л о в. Я никогда не слыхал сибирских песен, а должны быть хороши.
Т е н о р. Старик забыл жену.
Б л о х и н. Расскажи, старик!
О н у ф р и й. Я слыхал, что на каторге хорошие песни поют… Вот твой чай, Тенор. Да я и думаю… Вообще, сколько ты свету перевидал, дядя! Отчего ты нот не привез? Твоя жена ноты записывать умела?
С т. с т у д е н т. Нет. И я просил бы… сейчас… и в таком тоне… про жену не говорить.
О н у ф р и й. Ну, ну, пустяки! А мне показалось, ты что-то говорил… Ты лимончик, Саша, подави, освежает. Вот лимон.
Т е н о р. Вижу.
В переднюю кто-то тихо входит.
С т. с т у д е н т (руки его дрожат). Кажется… кажется, пришли. Я сейчас.
Идет в переднюю. Тихие голоса. Входит Дина Штерн, одетая в блузочку, причесана просто, по-домашнему – видимо, она торопилась. Бледная, но держится совершенно спокойно. Здоровается. Тенор трезвеет.
Д и н а. А, и вы здесь, Александр Александрович! Здравствуйте. Как у вас накурено, господа! Вы бы форточку открыли.
К о з л о в. Старик нездоров.
Д и н а. (с участием). Что это? Простудились? Вы, вероятно, очень неосторожны, Петр Кузьмич, так нельзя. Да у вас, кажется, жар – дайте-ка руку! Ну, так и есть. Небольшой жарок, но есть! И руки дрожат.
С т. с т у д е н т (обеими руками пожимает руку Дины Штерн). Я не знаю, как благодарить вас, Дина, за вашу доброту. Каждый раз, как вы приходите, вы вносите свет в мою одинокую келью. Но что я говорю, одинокую! У кого есть такие товарищи, как Онуфрий…
Б л о х и н. Блохин…
К о з л о в. Козлов…
С т. с т у д е н т (смеется). Вот видите, какой веселый народ! С ними нельзя соскучиться и почувствовать себя одиноким. Вы знаете: они мне рака принесли и торжественно положили на стол.
Д и н а. (она смотрела на Тенора, удивленно). Какого рака?
Блохин краснеет, Козлов свирепо смотрит на него и Онуфрия. Тенор мрачно трезвеет, как будто не слушает разговора.
Б л о х и н. Он врет! Никакого рака мы не прин…носили.
С т. с т у д е н т (весело). Ретируешься, Блоха? А это что? Смотрите, Дина, какой огромный рак! Я его хочу высушить…
О н у ф р и й. О Господи, вот влюбился! Я тебе сотню их принесу, только оставь ты этого в покое. Давай назад!
С т. с т у д е н т (смеется). Нет, нет, Онуша, теперь он мой! Я хочу, Дина, высушить его и поставить на стол! Это будет как бы сим… символ… (Замечает наконец, что Дина все время глядит на Тенора, и затихает.)
Д и н а. Отчего вы так давно не были у нас, Александр Александрович? Мама спрашивала о вас, она так вас любит.
Т е н о р. (проясняясь). Да? (Мрачно.) Я боялся не застать… ее дома.
Д и н а. Нет. Она все время была дома. Господа, вы куда же собираетесь?
К о з л о в. К Костику-председателю идем. Он нас ждет.
Д и н а. Посидите. Я очень рада вас видеть… вы же помните, что собрание у меня? Вы придете, Петр Кузьмич?
С т. с т у д е н т. Да, я приду. (Умоляет.) Посиди, Онуша!
О н у ф р и й. Нет, дядя, довольно, сыт. Ты того и гляди еще мою Блоху засушишь и на стол поставишь… как символ. Эх ты, сам ты символ!
С т. с т у д е н т. Посиди, Козлик, я прошу тебя.
О н у ф р и й. Прощайте, Дина. Эй, ты, могила Гамлета, прощай! Хрипишь?
Т е н о р. Хриплю.
Д и н а. Уже уходите? Побыли бы еще… До свидания, Козлов. Не забудьте же собрания: Онучина говорила мне, что Стамескин готовит решительное выступление против… некоторых членов землячества… Онуфрий Николаевич, и вы приходите!
Т е н о р (вставая). Погодите меня! И я с вами пойду.
О н у ф р и й. Нам не по дороге, сиди. Это моя фуражка, Блоха.
Д и н а (тревожно). Посидите, Александр Александрович, нас Петр Кузьмич угостит чаем. Вы дадите нам чаю, Петр Кузьмич? (Тихо.) Пожалуйста, удержите его.
С т. с т у д е н т. Хорошо. Нет, нет, Александр Александрович, я тебя не пущу. Куда еще идти, что за вздор! (Умоляет тихо.)
