Еще при закрытом занавесе хор молодых мужских и женских голосов поет громко, уверенно и сильно:
Gaudeamus igitur,
Juvenes dum sumus.
Post jucundam juventutem…
1Занавес открывается. На сцене квартира Дины Штерн – богато обставленная гостиная; в открытую дверь видна столовая с сервированным столом. Много картин, цветы. У рояля, под аккомпанемент Дины Штерн, собравшись кружком, поют студенты и курсистки, все земляки-стародубовцы. Дирижирует Тенор. Только двое сидят в стороне: Стамескин и Онучина.
Песня кончается:
Post molestam senectutem,
Т е н о р. Баста! Скверно! Больше дирижировать не стану. Блохин врет. Ты, Костя, мычишь, как пьяный факельщик. Нужно дать молодость, утверждение радости, высокий восторг… gaudeamus igitur, juvenes dum sumus!.. Вы слышите: точно золотые гвозди вколачиваются в стену, а вы что делаете? Поете, как нищие на паперти. (Передразнивает.) Hu-u-mus!..
П е т р о в с к и й. Да врешь, Тенор. Ей-Богу, хорошо! Gaudeamus…
Т е н о р. (презрительно). Молчи, салопница!
Л и л я. Ах, нет! Так хорошо, это такая прекрасная песня. Я только не все слова понимаю. Онуфрий Николаевич, что значит гумус?
О н у ф р и й. Земля. Мать сыра земля.
К о с т и к-председатель. Это значит: сколько вы ни вертитесь, а всех возьмет земля…
Т е н о р. Поэтому и нужно радоваться, а не скулить, как слепым щенкам в помойной яме!
К о з л о в. Верно!
К о с т и к. Да ты не сердись, Тенор, пели, как Бог дал, не хуже других. А ты вот отчего сам не поешь: голоса для товарищей жалеешь? Ты не жалей.
Д и н а. Вы слишком требовательны, Александр Александрович. Пели, как мне кажется, очень хорошо, но было бы, конечно, еще лучше, если бы вы помогли нам. Спойте!
К о з л о в. Пой, Тенор!
Т е н о р. Ха-ха-ха! Нет, я еще не умею петь.
Б л о х и н. Не жалей голоса, Тенор, от упражнения голос крепнет.
О н у ф р и й. Молчи, Сережа. А то они вспомнят, что ты тоже пел… нехорошо тебе будет, Сережа.
К о с т и к. Господа, Блохин выдумал новый фокус: становится под моим голосом, так что вам его не слышно, а мне мешает. Зудит, как комар.
Б л о х и н (сердито). Пошли к черту! (Смех.)
К о з л о в. А по моему мнению, раз Тенор не хочет петь, так его из хора выдворить. Найдем другого дирижера, эка! Забрал себе в теноровую башку, что голосом он покорит весь мир, и трясется от страха.
Т е н о р. И покорю!
К о з л о в. Словно баба над лукошком с яйцами – ах, как бы не разбить! Не пьет, не курит и не ест, как люди добрые, а… питается! Встретил я его вчера на Никитской, спрашиваю – молчит и мотает головой. Да ты что, Тенор? Молчит. Думаю, с ума сошел наш Тенор, а он вдруг шепотом: простуды боюсь, сыро. Экая верзила гнусная!
Д и н а. Но ведь это правда, Козлов, голос – очень хрупкая вещь: его необходимо беречь.
К о з л о в. Беречь? Тогда ну его к черту! – не желаю быть сторожем собственного голоса. Экое сокровище, подумаешь! Вот у меня голос, как…
Т е н о р. Ха-ха-ха! Как у козла! И потому твоя фамилия Ко-злов.
К о з л о в. Правильно, именно как у козла. А я вот, слава Тебе Господи, всю жизнь пел и буду петь назло всем моим врагам.
О н у ф р и й. И на радость друзьям. Великодушный ты, Козлик, человек! (Указывая на рогатый, странной формы стул.) Дина, можно сесть на этом келькшозе? У него очень загадочный и даже враждебный вид – может быть, он не любит, чтобы на нем сидели?
Д и н а. (смущаясь). Конечно, можно… какие пустяки!
О н у ф р и й. А он не рассердится?
К о с т и к. (мрачно). Очень уж у вас богато, Дина Абрамовна, – на положении вы курсистки и даже землячки, а живете как баронесса.
Д и н а (краснея). Зовите просто Дина.
К о с т и к. Совсем не по-студенчески! У меня ноги в сапогах, и я все время боюсь, как бы паралич ног не сделался. Родительская квартира?