24 апреля 1908 года Арсения снова привлекли к дознанию по делу Перлова. Он заявил, что в день покушения был в Москве. И начал подпирать эту версию фактами.
Ему удалось переслать два письма — московскому товарищу Василию Михайлову и фельдшерице Моравицкой: она была старым другом родителей Фрунзе.
Зацепка была хорошая: Фрунзе гостил у Михайлова, когда ездил в Санкт-Петербург сдавать экзамены. И однажды они отправились к подруге Василия фельдшерице Пителевой, которая жила в Химках. Арсений болел инфлюэнцей, почувствовал себя плохо и пробыл несколько дней в квартире Пителевой при больнице. Его навестил доктор Иванов и прописал лекарства.
Теперь надо было «сместить» события, чтобы все, кто знал о его болезни, могли подтвердить: действительно, между 20 и 26 февраля 1907 года он находился в Химках. Москвичи согласились дать такие показания.
10 октября 1908 года его вызвали на допрос уже не в качестве свидетеля, а как предполагаемого соучастника. Он категорически отрицал, что стрелял в Перлова, и Павел Гусев точно следовал его примеру. Но какие-то подозрения у следователя были, и это внушало опасения: ведь за такую гниду, как Перлов, открывался путь на эшафот! Переполошились товарищи в корпусе, и Павел Постышев откровенно высказал их мнение:
— Ну и судьи, хуже репья! Полтора года минуло, жив этот пес Перлов, какого еще черта надо?
Между собой долго обсуждали, почему урядник только в последний миг решился назвать Фрунзе. И пришли к единому мнению. Рабочие крепко любили Арсения, и если бы хоть краем уха услыхали, что Перлов тащит на казнь их любимца, не сносить бы ему головы. Хитрый урядник решился лишь в тот момент, когда реакция подняла голову; в Шуе и в Иваново-Вознесенске до основания перетряхнули организацию: арестовали партийцев на двух собраниях, разгромили типографию. И вместе с Арсением и Павлом оказались в подследственном корпусе П. Постышев (Ермак), П. Караваев, И. Уткин (Станко), Андронников (Петр), Сулкин (Виктор), Киселев, Куликов, Родионов, Жуков и другие.
Суд над Фрунзе и Гусевым начался 26 января 1909 года. При закрытых дверях возвестил его начало председатель — генерал-майор Милков. За судейским столом, покрытым зеленым сукном, под большим портретом императора всея Руси, его подпирали: полковник 10-го гренадерского Малороссийского полка Люстров и подполковник 9-го гренадерского Сибирского полка Марков. Обвинял прокурор Забелло. В секретарях состоял статский советник Стронский. Защищали присяжные поверенные Эрн и Шрейдер. Эрн уже был на первом процессе и не сомневался, что генерал Милков со своей компанией не сможет обвинить Фрунзе и Гусева.
Снова были свидетели: Перлов, Быков, Декаполитов; Зотовы, Романовы, Семенова, Солодухин; подключили Худякова и Закорюкина; прибыли из Москвы Михайлов, Пителева и Моравицкая.
Генерал Милков действовал как на плацу, где выстроились штрафники: быстро и грубо. Он пропустил мимо ушей заявление адвоката Шрейдера о том, что он не ознакомился с материалами «дела» и случайно узнал о дне процесса от друзей своего подзащитного Михаила Фрунзе: суд не прислал ему официального извещения; кричал на Василия Быкова, когда тот клялся, что его попутал Перлов; слишком грубо навалился на Закорюкина, когда тот пытался оспаривать утверждение Перлова, что Гусев был в день покушения в черной папахе.
Не придал он значения показаниям московских свидетелей; почти не слушал возражений подсудимых. Слишком быстро, формально осмотрел с членами суда, прокурором и адвокатами план местности, где стреляли в Перлова, глянул на часы и сказал:
— Господам прокурору и двум защитникам даю сто минут!
Торопился прокурор, торопились адвокаты. Милков выслушал их и объявил:
— Заседание закрывается. Приговор будет объявлен завтра, в десять часов утра…
Старый сутяга генерал Милков просчитался. Думал он, что попала в сети мелкая сошка и покончить с ней надо по давнему солдафонскому правилу: «Ать-два!..» Адвокатов следует припугнуть серьезными обстоятельствами переживаемого момента, и чтоб не болтали лишнего. А такого большевика, как Фрунзе, успевшего в пятиминутной речи заявить, что «революция победит неизбежно», шагом марш… на виселицу!
