И впереди поезда летела народная молва: едет кзыл-генерал, человек добрый и бесстрашный, доступный, но и строгий!
В Самарканде, после смотра войск гарнизона и ознакомления с историческими памятниками, увидел он сцену, которая возмутила его до крайности: два красноармейца пытались отнять лепешки у старика, зазывавшего к своему товару покупателей. И приказал немедленно провести открытое заседание ревтрибунала в том квартале, где было совершено преступление.
К Самарканду он стал исподволь подтягивать новые части, потому что принял решение находиться здесь со своим штабом, когда будет решаться судьба эмира бухарского.
Почти месяц ушел у Фрунзе на Ферганскую долину, на Андижан, Наманган, Скобелев, Коканд, Фергану, где было осиное гнездо узбекского басмачества.
С горечью он узнал, что Мадамин-бека схватили бывшие его дружки, отрубили ему голову, надели на пику и таскали с собой по аулам.
Пришлось и самому командующему пережить крупный налет басмачей на перегоне Наманган — Уч-Курган. Бандиты разобрали путь впереди и позади поезда и штурмом хотели пленить ненавистного им кзыл-генерала.
Оборону поезда он взял в свои руки, огнем из орудий и пулеметов прижал басмачей к земле. Но лавина их была велика, и первая цепь почти докатилась до поезда. Удачной вылазкой вместе с бойцами он отвлек внимание басмачей от трех связных, направленных за подмогой. И храбро отражал атаку за атакой, пока не подоспел на рысях конный отряд из Намангана.
18 апреля в Андижан приехал Валериан Куйбышев; они не виделись целый месяц, переговариваясь лишь по прямому проводу. Вместе они провели смотр Казанской татарской бригады: ее Фрунзе отправил сюда еще до своего выезда из Самары. Часть была очень хороша, и ее командира Юсуфа Ибрагимова Михаил Васильевич привлек в свой штаб на правах члена РВС.
Военком бригады Якуб Чанышев хорошо запомнил, как проходил в Андижане митинг. «На площадь Старого города собрались тысячи людей: мужчины в белых и зеленых чалмах, женщины, с головы до ног укутанные в черные паранджи. На крышах сидели трубачи, оглушая все вокруг страшными звуками двухметровых карнаев…»
Фрунзе держал речь о национальной политике Советской власти, и все слушали прославленного батыра «со вниманием и весьма уважительно».
Но, пожалуй, не столько эта яркая речь произвела впечатление на жителей Ферганской долины, сколь уважительное отношение кзыл-генерала к обычаям мусульманской старины.
Из Андижана Фрунзе и Куйбышев отправились в Джелал-Абад и Ош. Чанышев поехал с ними и записал для памяти: «Михаил Васильевич ехал на коне, подаренном ему Чапаевым. Стройный, подтянутый, он выглядел бравым и лихим кавалеристом. Мы на аргамаках, отбитых у басмачей, тоже старались не подкачать».
После большого разговора с военными и с населением Оша решили отдохнуть и двинулись на гору Сулеймана: у правоверных мусульман она считалась священной.
«Существует легенда, — рассказывал Чанышев, — будто сам Али, сподвижник Магомета, молился там по случаю победы над противником, что на каменной плите якобы остались отпечатки его пальцев и головы».
Древние хранители «святого места» рассказали эту легенду красному батыру. «Не желая обижать стариков, мы слушали с серьезным видом. Ни тени насмешки не было на лице и Михаила Васильевича. Больше того, он, к нашему удивлению, склонил колени, положил руки и голову в углубления на камне и некоторое время оставался в этой молитвенной позе. Затем спокойно поднялся, с достоинством подошел к старцам и, приветствуя их по-мусульмански, каждому в руку вложил милостыню.
Когда мы повернули коней в обратный путь, я не удержался и спросил:
— Откуда вы, Михаил Васильевич, так хорошо знаете мусульманские обычаи и обряды?
Он ответил с сердечной улыбкой:
— Все-таки я коренной туркестанец…»
Через месяц Фрунзе снова приехал в Андижан: оживились басмачи под командой Кривого Ширмата, который прикончил Мадамин-бека. Налеты Кривого разлагающе действовали на басмачей, перешедших на сторону Красной Армии.
В Андижане располагался бывший отряд басмачей, преобразованный в кавалерийский полк. Командовал им недавний курбаши Ахунджан — кавалер ордена Красного Знамени. Его джигиты стали притеснять дехкан, но он смотрел на это сквозь пальцы. Разведка донесла о каких-то его недозволенных переговорах с Кривым Ширматом. Наконец он не подчинился приказу выехать со своим полком в Троицкие лагеря под Ташкентом. Назревала ситуация, которая в Семиречье вскоре обернулась мятежом.
