В Уральском гарнизоне дисциплина восстановилась скоро: новый командующий был образцом революционного порядка и строго взыскивал за партизанщину. И Плясунков — живое воплощение былой «вольницы» — взял себя в руки; он так полюбил командарма, что не раз выказывал ему безграничную преданность.
Крепко ругал он себя, что поддался сплетне — принял коммуниста-подпольщика, каторжанина и смертника за старого генерала из немцев. Он был молод — по двадцать четвертому году, но с осени 1915 года хлебнул горя в царских окопах на Западном фронте. И слыхал краем уха о выдающемся большевистском агитаторе Михайлове, который на диво предстал теперь перед ним в образе командарма-4.
— Вот промашку я сделал! — сокрушался он.
Замечательная троица из самарских партизан — Василий Чапаев, Иван Кутяков и Иван Плясунков — начала борьбу с беляками в разных местах, в своих отрядах. Но вскоре она свела их в одну группу, и вожаком стал Чапаев. Вместе они освобождали Николаевск и дважды ходили на Уральск, пока Чапаев не уехал в академию. Плясунков, как и Чапаев, потерял в бою любимого брата Матвея. И у него счеты с беляками были и классовые и сугубо личные. Он горел в бою, и геройство его передавалось бойцам: очертя голову они шли за своим любимым командиром.
Плясунков словно переродился после долгой вечерней беседы с командармом. Он пригласил Фрунзе к себе в штаб, чтоб ознакомить его с задуманной операцией и заодно отобедать в кругу командиров.
Михаил Васильевич не отказался: он любил людей смелых, даже дерзких в своем деле, и хотел поближе познакомиться с одним из друзей Чапаева. К тому же был и служебный интерес: 25-я дивизия, где служил Плясунков, только что была передана ему из 1-й армии.
Плясунков собрал командиров полков и разбирал с ними задачу, поставленную перед бригадой приказом Фрунзе в день неудачного парада 12 февраля 1919 года.
Выходило так: бригада остается в армейском резерве, удерживает Уральск и хутор Круглоозерный. А одним полком с конницей наступает на Барбастау и выдвигается вперед, чтобы прикрывать с тыла и с левого фланга 22-ю Николаевскую дивизию, идущую с боями на Лбищенск.
Плясунков и Ильин, захватив Уральск, ограничились этим и не бросились в погоню за казаками. Фрунзе давал в приказе новую ориентировку: не только брать города, но и не давать наиболее жизненному контрреволюционному ядру Уральского войска ускользать из-под ударов 4-й армии.
И Плясунков особенно подчеркивал товарищам эту мысль командующего: «Горячо зову всех своих боевых товарищей проникнуться важностью минуты… и ставлю вверенным мне геройским войскам задачу: окончательно разгромить противника, захватить его главные силы и их руководителей, мешающих трудовому населению области приступить к мирной производительной работе…»
В этот момент и влетел вестовой. И выдохнул у порога:
— Ко-ман-дарм!
Приосанились командиры полков, молодцевато отдал рапорт комбриг. И толково показал на карте, как бригада думает решить задачу. Фрунзе похвалил командиров.
— Главное же — наступать и наступать! Зима — наша противница, но и наша союзница. Казаки сейчас отсиживаются по куреням. Вот и брать их врасплох!
И Новицкому понравилось решение задачи. И он вдруг увидел в комбриге — высоком, статном, подтянутом — хорошего мастера ратного солдатского труда. «Молод, молод и горяч, — подумал он. — Но что поделаешь: таково время! Я в его годы был подпоручиком. Да и командарму две недели назад минуло тридцать четыре. Дети, ей-богу, дети!»
Поговорили у карты, и подошло время обеда. Из комнаты, что была обочь со штабом, вышла молодуха с оренбургским платком на крутых плечах, запросто поздоровалась с гостями и пригласила к столу:
— Прошу откушать чем бог послал!
За разговором о всякой всячине решили и неотложные дела. Фрунзе с Новицким и Сиротинским собирались в район хутора Щапово, где завязала бой Николаевская дивизия. Нужен был проводник.
— Он будет, — сказал Плясунков. — И охрана моя.
— Охраны не нужно, не по чужой земле поедем, — спокойно сказал Фрунзе.
Не хотелось за обеденным столом говорить хозяину неприятные вещи. Но Фрунзе не любил неправду.
