В такой форме был отстранен Дементьев от командования дивизией. Плясунков успел лишь навести порядок в войсках гарнизона. Вскоре прибыл Сапожков, и у него Плясунков стал командовать 1-й бригадой. А свою бригаду в 25-й дивизии сдал Ивану Кутякову, вернувшемуся из отпуска.
Третий приказ относился к Иваново-Вознесенскому особому отряду, который прибыл в Самару. Фрунзе предписал развернуть отряд в полк и ввести его в состав 2-й бригады Александрово-Гайской дивизии. Расквартировать его до особых распоряжений в Уральске, обучить боевой стрельбе всех неподготовленных и снабдить всем необходимым.
Этот приказ появился после встречи Фрунзе с головной группой ивановцев в Уральске.
Дмитрий Фурманов на всю жизнь запомнил эту встречу с любимым Арсением в прифронтовом городе.
«Мы, как только приехали в Уральск, заторопились увидеть Фрунзе, а он — на позиции. Мы его увидели только ввечеру. И, помним, рассказывал… Федор Федорович:
— Насилу его удержишь, Михаила Васильевича: все время выскакивает вперед… Мы уже спрятались за сарай, оттуда и наблюдали… а его все придерживали около себя… Да и бой-то вышел нам неудачный… чуть в кашу не попали…
Мы входили в комнату Фрунзе, он сидел, склонившись над столом, на столе раскинута карта, на карте всевозможные флажки, бумажки, пометки. Кругом в почтительных позах старые полковники — военные специалисты — обсуждали обстоятельства минувшего неудачного боя, раскидывали мысли на завтрашний день.
Фрунзе принял нас радостно, приветливо сжал руки, кивнул на диван, показал глазами, что надо обождать, когда кончится совещание. И потом, когда спецы ушли и мы остались одни, он подсел к нам на диван, обернулся из командующего старым милым товарищем, каким знали, помнили его по Иваново-Вознесенску, завел совсем иные разговоры — про родной город, про наши фабрики, расспрашивал, как живут рабочие, как мы ехали с отрядом, узнавал, какое настроение в степи, как мы сами тут устроились, в Уральске. Рассказывал про сегодняшний неудачный бой, про новую, замышляемую нами операцию, прикидывал, кого из нас куда послать. Мы просидели, проговорили до глубокой ночи. Шли к себе в номер, беседовали:
— А под глазами-то кружки… осунулся.
— Пожелтел…
Мы не видали его всего-навсего два месяца, а перемена была уж так заметна. Дорого досталась ему боевая работа».
Фрунзе воспрянул духом, когда подписывал приказ об ивановцах. В ткачах и политических работниках он видел и пролетарский костяк в своей армии и верных помощников в дивизиях, бригадах и полках. И не просчитался!..
Из Уральска он отправил телеграмму Свердлову: «Прибыл лично в расположение армии, ознакомился с составом и настроением, а равно с командным составом и политработниками. Требуются большие персональные изменения. Необходимо тщательное расследование всей деятельности не только мятежных частей, но и всего руководящего персонала армии…»
19 февраля Фрунзе уехал поездом в Самару через Саратов. И увез с собой «нецелесообразную» жену Плясункова, доставил ее в Николаевск. Со станции Деркуль снова дал предписание Дементьеву об укреплении правого фланга войск. Но приказ не был выполнен. И Фрунзе рассвирепел:
— Чтоб я больше никогда не слышал об этом человеке! — сурово сказал он Новицкому. — Разжаловать в рядовые! Его преступное поведение дает врагу лазейку для наступления!
И Фрунзе не ошибся: противник начал наступление и завлек в ловушку батальон Пензенского полка…
В Николаевске застала командующего первая годовщина Красной Армии. И сохранился его приказ по войскам 4-й армии, словно написанный одним дыханием. В нем — твердая вера большевика в победу Красной Армии, которая создана не для завоевательных целей, а для защиты прав народа и плодов его усилий в мирном труде. Трудовая Россия «своей Красной Армии вверила… судьбы всех трудящихся и в своих надеждах не обманулась. Среди невероятных лишений, терпя недостатки во всем, Красная Армия, сильная верой в святость своего дела, творит чудеса. Одно за другим уничтожаются гнезда контрреволюции; убиваются надежды врагов видеть у своих ног поверженных в прах детей труда. Час конечного торжества уже недалек».
