Фрунзе не сомневался в победе над врагом. И строил добрые планы: как он «откупорит пробку» под Оренбургом, и целое море хлопка даст новую жизнь ивановским фабрикам.
— И будем помогать оттуда — глядишь, и дошлем нашим ткачам десяток-другой вагонов с хлебом.
Догорел длинный вечер, ночь перевалила за половину. И затянули боевые друзья тихо и слаженно любимую песню Фрунзе — прощальную, солдатскую, со счастливым концом:
Уж ты, сад, ты мой сад,
Сад зелененький,
Ты зачем, садок, отцвел,
Осыпаешься?
Софья Алексеевна оставалась на какой-то срок в Иванове. И, не скрывая слез, собирала мужу в дорогу солдатскую сумку.
В апреле 1919 г., в момент наивысшего развития наступления колчаковской армии и создавшейся угрозы Казани, Симбирску и Самаре, был назначен командующим четырьмя армиями южного участка Восточного фронта (4-я, 1-я, Туркменская и 5-я). Организовал и провел удар во фланг наступавшим колчаковским армиям из района Вузулука, приведший к срыву наступательной операции Колчака и к быстрому отходу его армии на всем Восточном фронте.
Оставаясь командующим Южной группой, принял непосредственное руководство Туркестанской армией, действовавшей на уфимском направлении Провел Уфимскую операцию и переправой черев реку Белую 7–8 июня разбил войска противника, защищающие подступы к Уфе, и 9 июня занял последнюю. За эту операцию награжден орденом Красного Знамени.
В конце июня получил назначение командующим всеми армиями Восточного фронта. Руководил операциями армий фронта до момента захвата нами Челябинска и перехода черев Уральские горы по всему фронту.
M. Фрунзе
Штаб 4-й армии размещался в Самаре. Михаил Васильевич прибыл туда 31 января 1919 года.
Унылым казался прифронтовой город: в нем, как во взбаламученном море, еще не отстоялась пена и грязь после волнений и бури. На пустырях и площадях — обрывки ржавой и рваной колючей проволоки. На базарах — темные личности, промышляющие заграничным барахлом. В деревянных домишках — перепуганные обыватели, выглядывающие одним глазом на улицу в щелку ставен. Заснеженная станция забита составами: в одних — красноармейцы, в других — мешочники. Неприкаянные подростки то шныряют между вагонами, то кучками греются у костра. И в кромешной ночной тьме, на тропках в снегу — молчаливый ночной патруль.
Днем Фрунзе бывал у Куйбышева и с Новицким разбирался в делах армии; по ночам, надев валенки и накинув на плечи шинель, как детективный роман читал груду изданий, опубликованных в Самаре в долгие недели мятежа: он хотел понять, куда занесла его судьба и каков у него тыл в борьбе с Колчаком.
В начале июня Николай Подвойский взял на себя руководство ликвидацией чехословацкого мятежа. Но сдержать натиск врага не удалось, и 8 июня 1918 года Самару пришлось сдать. Зарево освещало путь интервентам, и город утопал в дыму: на мельнице Соколова горело зерно и десятки тысяч пудов нефти.
Контрреволюционный переворот совершился. Власть перешла в руки комитета членов Учредительного собрания (Комуч) в составе пяти эсеров. Самарскую губернию представляли И. Брушвит, П. Климушкин и К. Фортунатов, Тверскую — В. Вольский, Минскую — И. Нестеров.
— Смотри, куда залетел, голубчик! — сказал себе Фрунзе. — Очень хорошо помню этого рыжего типа. Зверская была у него физиономия, когда белорусские старики несли меня на руках в президиум съезда и приговаривали: «Руководи нами, Михаил Александрович, не слушай болтунов, вроде Нестерова!..»
Вот и «Самарские ведомости», в них приказ № 1 этой эсеровской пятерки: «Именем Учредительного собрания большевистская власть в г. Самаре и Самарской губернии объявляется низложенной. Все комиссары отрешаются от занимаемых ими должностей».
Господа восстановили городскую думу и земскую управу. И начали формировать Народную армию. Советы распустили, но пообещали снова их выбрать на рабочей конференции в условиях свободы слова, печати, собраний и митингов. Демагогия выпирала из каждой строки приказа, который кончался словами: «Единая независимая свободная Россия. Вся власть Учредительному собранию» — вот лозунги и цели революционной власти».
