— Ну что ты, малыш! — укоризненно сказала тетя Тэта. — Святой отец любит тебя. Он всех бедных любит.
И сразу заплакала, как человек, который и сам понимает, сколь он беспомощен; утирая слезы, она подошла к фотографии Дюсики.
— Только ты возвращайся домой поскорее, Дюсика, поскорей возвращайся! — И повернулась к Воробью: — Он бы нас от всех защитил. Ты не бойся, он нас в обиду не даст.
Воробей встал, подошел к своей старой тетке, взял ее руку.
— Вы только не плачьте. Он обязательно вернется.
— Ну конечно, вернется! — воскликнула тетя Тэта, глядя на племянника с отчаянием и надеждой, как будто слова Воробья могли решить судьбу ее Дюсики.
— А то как же! — сказал Воробей.
Он уже лег, когда тетя Тэта подошла к его кровати.
— Это не из-за ребят из исправительного? — спросила она.
— Вы про что?
— Ну, что тебя к службе не допустили. Не из-за того мальчика, о ком ты рассказывал? Который отца своего ограбил?
— Бандит, — сказал Воробей.
— Да, да, Бандит!
Воробей сел на постели.
— Мне Бандит нравится, — сказал он.
— Но ведь он грабитель, обокрал собственного отца! Тебя из-за этого прогнали, сыночек, так и знай. Ой, боже мой, я же говорила, не якшайся ты с этими, из исправительного!
— Он не крал, неправда это, — сказал Воробей. — Я видел, как ребята жребий тянули, кому выбирать, Бандит спрятал камешек в правой руке, а Тыква по левой руке ударил…
— Тыква? Кто это?
— Тоже из исправительного. И тогда все стали кричать, что Бандит схитрил, что у него и в другой руке нет ничего. А Бандит сказал: ладно, будь по-вашему, я схитрил, можешь ты выбирать ворота. А я видел, как он выбросил камешек из другой руки! Потому что вовсе он не хитрил, у него был камешек!!!
— Не поняла я ничего, очень ты путано рассказываешь, сыночек. А только люди говорят, что он обокрал своего отца.
— Неправда! Не было этого!
— Ну, хорошо, хорошо, спи спокойно. Помолись и спи.
Воробей видел отца Бандита. В тот день они опять играли на площади. Глава Семьи был судьей. И вдруг Бандит выбежал из ворот, вытянулся по стойке «смирно» перед Главой Семьи.
— Здесь мой отец, — сказал он.
Глава Семьи приостановил матч
— Где?
Бандит указал кивком головы.
С улицы Газ к ним приближался мужчина в шляпе «жирарди», в белых брюках; в левой руке у него была тонкая трость. Он пожал руку Главе Семьи, помахал мальчикам.
— Приветствую всю компанию, — сказал он, явно ожидая восторгов по поводу того, как по-свойски с ними держится.
— Можете взять сына на час, — сказал ему Глава Семьи, но Бандит не дал ему договорить:
— Матч не закончен.
— Ну-ну, поиграйте, — несколько смешавшись, сказал «жирарди», с высокомерным видом играя тростью.
Бандит вернулся в ворота, а его отец улыбнулся Главе Семьи, отчего его губы стали похожи на гусеницу, и сказал:
— Вы с ним построже, два-три подзатыльника ему явно не повредят.
— У нас никого бить не принято, — ответил Глава Семьи и отошел, словно его призывали дела.
Опять стали гонять мяч, отец Бандита некоторое время потоптался еще у края площадки, иногда даже кричал что-то поощрительное, но ребята не обращали на него внимания. Воробей сгорал от стыда: как можно обращаться так с человеком! Хуже чем с собакой!
Когда он в следующий раз обернулся, отца Бандита уже не было. Воробья почему-то трясло, он побежал к воротам, остановился возле Бандита, дрожащим голосом спросил:
— Это был твой отец?
— Он самый, — сказал Бандит и вдруг заорал бешеным голосом: — Нельзя же так, господин директор, чего он путается под ногами, играть невозможно!
И Глава Семьи строго сказал:
— Ты зачем, мальчик, вратарю мешаешь?
Большой совет закончился, индейцы с Великим Вождем во главе отошли от стены и направились к пленникам.
— Идут, — сказал Воробей.
— Плевать я на них хотел, — буркнул Ботош.
— Был бы здесь Дюсика, он бы им показал, — вне себя от ужаса прошептал Воробей так тихо, что Ботош, вероятно, его не услышал.
С самого полудня они с Ботошем сидели на бутовой стене станции, превратившейся после бомбежки в развалины. Сквозь грязные окна дощатого строения, временно заменявшего станционное здание, им видны были суетившиеся пассажиры и длинные бумажные змеи, которые быстро накручивались на желтые колесики; услышав прерывистую морзянку, мальчики обрадовались, почему-то им показалось, что крохотные точки и черточки несут добрые вести.
