Свидетелей нашлось даже несколько: продавец, который торговал черносливом, доверенный по кварталу, скупщик краденого, старый плотник — известный мастер лежни в винных подвалах ставить — и грузчик. Все они видели лошадь. В бурьяне по грудь, лошадь шла оттуда, где была старая свалка. А те двое — мужчина, стройный как кипарис, и кнопка-малыш рядом с ним, — те двое стояли на бетонке улицы Охедь и, увидев лошадь, громко закричали от радости. Лошадь тотчас перешла на рысь. Старый плотник утверждает, будто и она заржала радостно. Она, лошадь. И стали они все трое обниматься прямо на мостовой. Мужчина-кипарис, кнопка-малыш и лошадь. Продавец чернослива божился, что лошадь тоже их обнимала, мужчину и мальчика.
Следователя из важного учреждения это не интересовало. «Не имеет отношения к делу» — так он сказал. И масть лошади оставил без внимания, тем более что каждый свидетель утверждал свое. Продавец чернослива говорил: она серая в яблоках, доверенный по кварталу — гнедая, скупщик краденого — игреневая; старый плотник твердил, что она была черная. А грузчик клялся, что синяя.
— Синих лошадей не бывает, — сказал следователь из важного учреждения.
Ему было ясно одно: мужчина-кипарис, кнопка-малыш и лошадь дружно зашагали домой. Тут свидетели в показаниях не расходились. Уздечки на лошади не было, она выступала между мальчиком и мужчиной. И все трое о чем-то беседовали. По крайней мере это утверждал грузчик.
Втроем подойдя к большому жилому дому, они стали подыматься по лестнице: мальчик впереди, за ним лошадь, потом мужчина. Троица протопала по галерее третьего этажа и вошла в квартиру.
— И там они гремят, кричат, веселятся, ржут и цокают копытами, — строго подвел итог следователь из важного учреждения.
Свидетели согласно кивали.
Ровно в полдень следователь позвонил в дверь квартиры.
— Вы держите в доме лошадь!
Кнопка-малыш — он был отцу до бедра — и мужчина-кипарис переглянулись. Вокруг глаз у них разбежались веселые лучики. Глубже стали ямочки на щеках малыша.
— У нас? Лошадь? — лукаво воскликнули они в один голос и радостно засмеялись.
Следователь из важного учреждения отстранил их красивым округлым движением руки и вступил в переднюю. Он принюхался.
— Пахнет лошадью, — объявил он торжествующе. — Где вы ее держите?
В передней действительно пахло лошадью.
Папа-кипарис возразил возмущенно:
— Но это запрещено! И как только вам в голову пришло, комиссар, будто у нас в квартире — на третьем этаже! — живет лошадь?!
— Серая в яблоках! — воскликнул следователь.
— А-а-а! — протестующе вскричали оба: кипарис-папа над головою следователя, кнопка-малыш — у его колен.
— Гнедая!
— О-о-о! — раздалось в ответ.
— Игреневая!
— А-а-а!
— Черная!
— О-о-о! — сверху и снизу.
Глаза у следователя сузились, он весь подобрался, принюхиваясь к лошадиному духу.
— Может, синяя? — спросил он с опаской.
У папы и мальчика опять побежали лучики вокруг глаз.
— Синяя? Синих лошадей не бывает, — сказал папа.
— Синих-апельсиних, — сказал кнопка-малыш.
Они летели. Летели в тысяче световых лет над головой следователя.
А он как одержимый носился по квартире. Заглянул на кухню, в чулан, в детскую, в ванную, в большую комнату. Лошади нигде не было.
— Но запах! Ведь пахнет же лошадью! — кричал он и опять принимался бегать по квартире.
На кухне ушла в стену синяя грива. Он кинулся, вот уже ухватился — а там и нет ничего. В комнате сверкнул перед ним синий лошадиный глаз, в чулане блеснуло синее копыто, в ванной мелькнули синие бабки, в передней — синий круп. Сверкнул и исчез. А потом послышалось следователю даже синее ржание.
Лошади он не нашел.
— Напрасно вы ищете, комиссар, сами же понимаете, в спичечной коробке ее не спрячешь, — сказал кипарис-папа.
