Директор монотонно читал список, названные выходили из строя и растерянно топтались перед помостом.
Директор уже вызывал шестиклассников. К этому времени вся школа гудела, чуть ли не после каждого имени всплескивалось недовольное ворчание, иной раз раздавался громкий выкрик; краснолицый директор несколько раз поднимал глаза от списка и сердито кричал: «Тихо!»
Когда он дошел до седьмого класса, возмущение вырвалось наружу, из строя выскочил паренек с цыганским лицом, подбежал к помосту и крикнул прямо в лицо ошеломленному начальству:
— Это несправедливо! Почему переводят только одних бедняков? Среди них ни одного барона — почему? Просим ответить!
Директор побагровел.
— Я ничьих советов не просил! — заорал он. — Будет так, как мы решили! Сопляки! Ну, погодите, я вас приберу к рукам, если это не сумели сделать их преподобия!
Учителя-монахи с каменными лицами стояли возле колонны восьмиклассников, как будто ничего не слышали, ничего не видели. Даже когда весь двор взревел в ответ на грубый окрик директора, ставшего лиловым от ярости, они не пошевельнулись. Восьмиклассники бросились к помосту, тесня туда же и первоклассников. «Сами вы сопляк! Со своими приятелями так разговаривайте! Дурак! Болван!» Воздух гудел от яростных выкриков. В этом шуме и гаме малыши тоже словно с цепи сорвались, двор угрожающе бурлил, все словно взбесились, стоявшие на помосте испуганно смотрели на гимназистов, лиловая физиономия директора побелела. Казалось, еще мгновение, и все набросятся на них, но тут позади цивильных на помост поднялся Тиктак, рукой отстранил директора и стал перед бушующими детьми. Он не произнес ни звука, и все-таки вмиг воцарилась глубокая тишина; в этой немой тишине под порывами ветра уныло хлопала дверь гимнастического зала.
— Все по местам, — сказал Тиктак, и бесформенное месиво тотчас распалось, образовав стройные колонны. — Не забывайте, дети, — сказал Тиктак, не повышая голоса, — не всегда все свершается по вашему хотению. Да исполнится воля божья!
Директор злобно посмотрел на него, но оборвать не посмел, к тому же Тиктак уже сошел с помоста и смешался с учителями-цистерцианцами. Опять началось монотонное чтение, имена падали во двор одно за другим, но теперь встречались полной тишиной, названные безмолвно покидали строй и становились в новые колонны — тех, что переходили в школу на улице Шейем и в государственную гимназию.
— У кого-нибудь есть вопросы? — спросил директор, тоном давая понять, что вопросов ни у кого быть не может.
Классы стояли безмолвно, пожалуй оскорбленно, и не скрывали отчужденности. Директор уже было поднял руку, чтобы отпустить всех, как вдруг среди первоклассников началось какое-то движение; Воробей обернулся и увидел: из их строя вышел Гундрум и остановился перед помостом.
— Я тоже хочу перейти в школу на улице Шейем, — сказал он.
— Почему? — спросили его сверху.
— Так. Хочу перейти туда.
— Это еще что за «хочу — не хочу»? — заорал директор, несколько осмелевший оттого, что Гундрум вышел из колонны младшего класса. — Марш на место!
Гундрум спокойно перебросил через плечо затянутые брючным ремнем учебники, повернулся и не торопясь зашагал к воротам с таким видом, словно решил никогда в жизни не переступать порога какой бы то ни было школы.
— Почему ты не прислуживал во время мессы? Ты же собирался? Разве не так? — спросила тетя Тэта, вешая пальто в шкаф: она только что вернулась из церкви.
— Меня прогнали. Мне больше нельзя быть министрантом.
Тетя Тэта вздрогнула, быстро повернулась к нему, по глазам ее было видно, что ей чудятся за этой вестью какие-то ужасные прегрешения. Воробей испугался, он и сам уже считал себя повинным в неведомых, но тяжких грехах.
— Я ничего не сделал, тетя Тэта, я ничего, ничего не сделал! — закричал он отчаянно.
— Что они сказали? Почему?
— Сказали, я вожусь с негодяями.
— С какими негодяями?
— Дорогая тетя Тэта, я только с Шани Ботошем вожусь, вы же его знаете, только с ним дружу. — Вдруг его голос зазвучал с ненавистью: — Потому что мы бедные, вот почему! Потому что бедняка всякий пнуть норовит!
Это были слова парикмахера, Воробей поглядел на тетю Тэту: он не знал, можно было так говорить или нет.
