Я стал что-то припоминать.
— Постой-ка! Они еще самолет наняли, да?…
— Ну вот, видите…
— …А когда птица его заметила, тут же спикировала и укрылась в лесу.
— Точно. Тогда ведь всю страну как в лихорадке трясло. Да и заграницу тоже. К нам даже один чернокожий орнитолог приезжал.
— Но птицу-то и сфотографировать ни разу не удалось, — перебил я.
— Конечно, нет! — воскликнул Радам почти с гордостью, но тотчас осекся и испуганно вобрал голову в плечи, словно кричать так громко ему здесь не дозволялось. — Потом все утихло, орнитологи по домам разъехались. Сошлись на том, что все-таки это белоголовый сип к нам залетел. Я тоже примерно с месяц ту птицу не видел, а однажды она опять появилась, да так высоко, что с земли меньше комара казалась. Соорудил я себе укрытие в зарослях камыша и стал поджидать. Была там при мне и винтовка.
— Подстрелили?
Он неприязненно посмотрел на меня, и черное пятнышко в глазу как будто сверкнуло.
— Тогда уже осень была в разгаре, продрог я порядком. Вдруг вижу, снижается она. Не мог больше терпеть. По сей день не пойму, как я в нее попал, ведь далеко было да и руки тряслись. Помню, мелькнули в оптическом прицеле крылья… Даже когда выстрелил, еще надеялся, что промахнусь…
— Попали?
— Попал. Падала она камнем, а я тогда только и разглядел, хотя крылья и сложены были, какая она преогромная. На Капланьошский луг упала, трясина там, сами знаете. Я место засек и стал туда пробираться. Ил холодный, чуть не по пояс, несколько часов шел. Наконец вижу — краснеет что-то. Оказалось, крыло. Огромное оно было, ну, с чем бы сравнить… В общем, несколько метров в длину. Я от радости закричал даже — и вприпрыжку по кочкам. Взял ее за крыло — такого необыкновенно красного цвета я и не видывал — и перевернул на спину…
Он замолчал.
— Ну и?…
Взгляд его вдруг стал безумным, он схватил меня за руку.
— Это была не птица. Человек это был, с крыльями! Понимаете? Остекленевшими глазами на меня смотрел красивый юноша. Пытался я его в чувство привести, да только напрасно. Пуля прямо в сердце вошла.
Я вскочил. Но скамья стояла так близко к столу, что я не мог выпрямиться.
Лицо Лайоша Радама сделалось злым, он не выпускал мою руку.
— И у него на шее цепочка была, а на ней медальон с надписью: «Икар».
Он расхохотался и закричал во весь голос:
— Икар!..
Я вырвал руку, перешагнул через скамью и подошел к стойке.
— Сколько с меня?
— Нисколько, — ответил корчмарь. — Вы наш гость. — Он окинул взглядом свое заведение и горько улыбнулся.
Я вышел не попрощавшись, но оставшиеся хором крикнули мне вслед: «Счастливого пути!» Они будто посвящали меня в друзья.
Уже стемнело. До Иврена я добрался почти бегом. Там у меня друг агрономом работает, к нему я и шел.
— Где тебя столько времени черти носили? — спросил он.
— Послушай, когда построили постоялый двор у Чётёньского холма?
— У Чётёньского холма? Постоялый двор? Да ты с ума сошел! — рассмеялся он.
— Там корчмарь такой высокий, прямо красавец.
— Разыгрывай кого-нибудь другого. Я каждый день там бываю. Нет у холма никакого постоялого двора.
Я чувствовал себя так, будто грудь мою сдавили цепями.
— Ты знаешь человека по имени Лайош Радам?
— Да, это смотритель плотины.
— У него лицо справа в ожогах.
— Да.
— Он однажды подстрелил гигантскую птицу с красными крыльями.
— Об этом не слышал. Впрочем, и не бывает никаких таких гигантских птиц с красными крыльями. Брось валять дурака, идем есть.
— Я уже ел.
— Где?
— По дороге.
Украдкой я то и дело поглядывал на свои пальцы, все еще жирные, а во рту ощущал аромат того удивительного вина.
Бедняга Икар! Пристрелили тебя как собаку.
