Еще хуже обстояло дело с духовной стороны. Здесь «поле» крестьянина было еще уже
и еще более худосочно. Школ мало: на 20–30 верст одна да и та плохо обставленная. Не
удивительно, что грамотность в деревне была редкостью и притом преимущественно в
форме «малограмотности». Еще недавно русский мужик ставил на бумаге вместо подписи
три креста. Сельские учителя были под подозрением. На них смотрели, как на агитаторов.
Школы были крайне бедны всем, даже отоплением; библиотеки были самые жалкие. В
довершение всего школа посещалась только осенью и зимою: в остальное время дети
помогают родителям в хозяйстве.
О влиянии духовенства я уже говорил.
Духовенство скорее плелось по протоптанной стезе серой деревенской жизни — с ее
заботами о хлебе насущном и о всяких «достатках», и вообще о всем совершенно земном! Не
только духовного экстаза и божественного огня не было у деревенского духовенства, но оно
не светилось даже в виде дымных лучинок! «Поп» в устах народа был синоним алчности и
олицетворением земных забот.
Исправная бричка, сытые лошадки, румяная и многочадная попадья, обильное
хозяйство на церковных землях и чистенький домик при церкви — вот идеалы русского
сельского священника.
Если жизнь была скудна, за отсутствием церковных угодий или тороватых помещиков
и купцов, то приходилось «нажимать» на требы. А на Украине был даже обычай
150
Электронное издание
www.rp-net.ru
«линования», т. е. объезда подряд (в линию) всех прихожан; причем священник угощал
вином, а крестьяне дарили ему всякий — кто что может: кур, яиц, муку, зерно, лен и т. д.
В области священнослужения царила догма и обрядность. Деревенская паства не
слышала сильного, вдохновенного слова — проповеди любви и помощи ближнему,
проповеди истинной христианской морали. Народные массы были во власти суеверия,
предрассудков и грубого невежества. В деревне царил примитивный жизненный уклад и
жестокая грубость нравов. Мужик находился на весьма низкой степени развития
человеческой культуры.
Интеллигентных сил в деревне было очень мало, да и какие это были силы!
Школьный учитель, фельдшер, писарь, «поп» — все это думало только о себе, о своем
«достатке».
Если школьный учитель и отходил иногда в область «умствования» и критики, то —
только от досады на свое жалкое существование. Будь этот учитель хорошо обставлен и
хорошо оплачен — никакая «пропаганда» не полезла бы ему в голову.
Фельдшер и писарь слишком были заняты алкоголем и собиранием «дани» от
крестьян: им некогда было разговаривать о «высших» предметах. В некоторых больших
деревнях были и другие интеллигенты, например: судья, следователи, доктора, купцы,
полицейские и иные чиновники, земские начальники, помещики. Но все это влачило жалкую
жизнь русского «обывателя», для которого воля начальства — единственный закон жизни, а
карты и выпивка — лучшее препровождение времени и даже — главное занятие.
Земские деятели сидели в городах на положении чиновников или в своих усадьбах —
при своих хозяйствах. Мало кто из них вносил живительную струю в деревенский уклад,
мало кто улучшал условия существования вверенных им масс. Большею частью это были
разорившиеся помещики или недавние корнеты и поручики. Что могли они «творить», кроме
того, что творила вся обывательская Россия, т. е. жила для себя, праздно, непродуманно и
даже вредно, так что вызывала справедливые нарекания бедноты, которая вообще таила
глухую ненависть к «барам» и ко всему тому, что носило следы «панования». Даже в тех
случаях, когда в деревне появлялся деятельный и всем полезный помещик или другой
интеллигент, то и тогда крестьяне относились к нему с недоверием.
Известно, барин, — говорили они. — Балуется, тешит себя!
И такое отношение сложилось, конечно, не со вчерашнего дня, а со времен татарского
ига, от вековой неправды, которую видело низшее сословие от высшего; неимущие — от
