дело не медведь — в лес не убежит, а закуска остынет... А какую закуску сегодня
приготовила жена: раки, грибы, свежая осетрина, биточки в томате»... Как тут не
соблазниться — ведь это пахнет Чеховской «Сиреной», да еще зимой, когда так приятно,
придя с холоду, пропустить одну другую рюмку «смирновки» или «английской горькой» под
грибки в сметане или под горячую кулебяку. Только русские знают притягательную силу
закусочного и обеденного стола, потому что... только они употребляли столько времени на
знакомство с этими атрибутами праздной и беззаботной жизни!.. Помню, как в дни строевых
цензов или посещения полков начальством трудно было «соблюсти себя» и встать «целым»
из-за стола! Если вас не «накачают», то накормят так — что вы еле двигаетесь.
Гостеприимство и тороватость — дело хорошее, если оно не идет в ущерб общему
делу, если не уходит при этом невозвратно безжалостное время.
Помню, бывало, нет конца обеденному сидению: все проговорили, все прокричали,
все пропели, все испробовали — больше ничего не лезет в голову: а они все сидят, все пьют,
все угощают. Как будто напиться до невменяемости так почетно, так обязательно и так
приятно!
188
Электронное издание
www.rp-net.ru
И так — сегодня, так завтра, так каждый день!
Некий богач, корнет М...в, умудрился в г. Ковеле прожить таким образом в один год
больше миллиона рублей. Конечно, это он сделал не в одиночку. Но вы подумайте: в
уездном захолустье в 1890-х годах прожить миллион рублей!
А наряду с этим на службе отбывались номера.
Даже выражение «гонять смену» соответствует понятию отбывания номера. Солдат
не учили верховой езде, а «гоняли смену». Отганивали смены, отстаивали пешие занятия,
отсиживали тактические занятия, а затем — выпивка и закуска, а иногда и большие кутежи с
некрасивыми номерами и очень часто — на глазах солдат.
Офицер, отбыв служебный номер при солдате или с солдатами, т. е. занявшись
кратко службой, жил дальше своей жизнью, совершенно несходною с жизнью солдата. И
здесь уж солдат являлся как бы слугою офицера.
Классовое деление клало резкую грань между нами, невзирая на попытки некоторых
офицеров подойти к солдату, сблизиться с ним.
И в этом еще полбеды и даже нет никакой беды; но лишь при условии, что офицер
перед лицом своего дела — «без сучка и задоринки»; если он мастер военного дела, если он
непререкаемый авторитет для солдата, который к тому же видит в офицере отеческую
заботливость, ровное деловое обращение и неизменно надлежащий (образцовый) пример во
всем.
Но вот тут-то и слабое место. Авторитетом и тем более восхищением солдат
пользовались далеко не многие офицеры. Большинство являлось перед глаза солдата со
всеми человеческими слабостями и несовершенством и даже с малыми познаниями в кругу
своих прямых обязанностей. Офицерская масса, как и командная, была вяла, бездельна, не
предприимчива, мало идейна, придавлена и мало сведуща в военном деле.
Бесцветно протекала жизнь русского армейского офицера между выпивками, картами
и отбываниями номеров, да смотрами, на коих: «должностные» наперегонки старались
надуть начальство и удостоиться особенной его похвалы.
Впереди у офицера была единственная освещающая его служебный путь звезда:
должность уездного воинского начальника с подполковничьим чином в награду за 30–35 лет
службы! Только немногие счастливцы умудрялись достичь в среднем возрасте чина
полковника и должности командира полка, и еще более редкие шли дальше по
иерархической лестнице. Даже в своде военных Постановлений, в книге VII-й были
неодолимые условия для карьеры армейского офицера: одна из статей говорила, что
армейский подполковник имеет право на производство в полковники только в том случае —
когда он состоит уже «кандидатом» на полк, а другая — что кандидатом на полк можно
189
