карикатуры и смешные положения!
Вспоминаю еще одного командира корпуса, генерала X. Это был, как и Гурчин,
честный, простой и скромный в личной жизни человек: вдовец, живший одиноко и,
следовательно, имевший возможность отдавать всего себя службе, что он и делал. Он не был
сух и суров, как Гурчин, наоборот, генерал X. был общителен, ласков и словоохотлив;
службе был предан вполне. Но он вырос и состарился в артиллерии. Он знал хорошо только
свою артиллерию, т. е. ту, которую знал в молодости на Турецкой войне 1877–78 года и в
расцвете лет, командуя батареей в Л. Гв. 1-й артиллерийской бригаде.
Когда по поручению Командующего войсками Н-го военного округа он, как
артиллерист, делал годовые смотры всей артиллерии, собранной на Н-м полигоне, генерал X.
неизменно брал «себе в помощь» полковника Генерального Штаба (бывшего артиллериста),
который являлся буквально нянькой и руководителем генерала даже в техническом,
артиллерийском отношении! Этот же офицер Генерального Штаба сопровождал командира
корпуса, когда последний назначался «посредником» на большие маневры.
Я знаю командира корпуса, который просил своего подчиненного писать приказы о
смотрах, на которых этот подчиненный не присутствовал, значит — по слабым заметкам о
смотрах! Но и этого мало: командир корпуса просил того же подчиненного написать
«аттестации» четырем начальникам дивизий корпуса и начальнику своего корпусного штаба!
Можете ли вы представить положение начальника штаба одной из дивизий, пишущего
аттестации своему непосредственному начальнику по просьбе их общего начальника?! А
ведь это не анекдот. Да и суть не в нем, а в той несостоятельности «верхов», которая
постоянно торчала в той или иной форме из всех углов русской жизни...
К группе «посредников», собравшихся в Белостоке перед Царскими маневрами
(кажется, в 1897 году), подвели великолепного коня, поседланного английским седлом, и в
хороших скаковых «кондициях»— принадлежащего известному тогда в кавалерии генералу
С.
Генерал вышел из группы посредников; легкой походкой подошел к коню, осмотрел
его и седловку; без стремян вскочил в седло и, заметив неровность стремян, спрыгнул на
землю, поправил стремена и вновь прыжком сел в седло... Все это продолжалось не более
одной минуты.
Сидевший тут же Начальник Штаба Варшавского военного округа, генерал
Пузыревский, не любивший «придворных» людей со связями и всякими прерогативами,
177
Электронное издание
www.rp-net.ru
иронически заметил, по отъезде ген. С: «другому всю жизнь надо работать и много работать,
чтобы показать себя; а тут в полминуты человек показал себя без остатка».
Этот случай, как анекдот, был рассказан одним полковником Генерального Штаба за
обедом у Плоцкого губернатора — молодого, энергичного и многообещавшего тогда
Д.Б. Нейгарда.
А ваш полковник — человек большого либерализма,— заметил Плоцкий губернатор
группе офицеров, бывших у него в гостях.
Так непривычна была для уха «правящих сфер» критика «верхов», хотя бы и в
шутливой форме.
А между тем без критики нельзя было вывести жизнь и работу армии из тупика
невежества, из деятельности вне определенной военной доктрины, из непонимания
действительности, жизни на «авось», работы «как-нибудь»...
Были, конечно, и исключения в лучшую сторону: Пузыревский, Драгомиров (М.И.),
Самсонов, Мартынов, Клембовский, Новицкий (В.Ф.), Свечин (А.А.) и другие. Но об
исключениях в лучшую сторону теперь не для чего вспоминать, так как самые блестящие из
них не смогли дать русской военной жизни иного направления и оградить ее от катастрофы.
Вероятно, для 160-тимиллионного народа все эти исключения были недостаточны, тем
более, что и из них только очень и очень немногие выступали открыто и определенно против
дурных порядков в Армии, а тем более во всей Стране! Самодержавные «верхи» не
допускали критики и, в то же время, сами были невежественны, неумны и недальновидны, не
