распоряжений и для личного влияния на подчиненных, и для влияния на ход событий в
решительные моменты.
Возьмите, например, Императора Наполеона I-го в период Аустерлицкой, Иенской и
даже Бородинской операций. Когда все спят — Император (не просто — генерал)
бодрствует! Только что поднимается солнце над горизонтом (Аустерлиц, Бородино), а он
объехал уже всю позицию! А между тем еще вчера он был на этой позиции поздно ночью,
поверяя службу передовых частей и знакомясь с настроением войск (переходил от костра к
костру)! Под Иеной (1806 г.) Император выезжает (не в коляске, а верхом на коне) вечером
на перекресток дорог и под сильным дождем руководит лично выходом войск на указанные
им участки позиции! Только поздно ночью он возвращается в избу, спит на соломе, а в 4 часа
утра он вновь среди войск!
Помилуйте, говорят мне на это, — тогда были совсем другие условия войны и боя:
тогда армия в 100 тысяч занимала по фронту 10–12 верст, а ныне она занимает 60–120 верст.
На это отвечаю: для ударов (для прорывов) и ныне армии не занимают больших
фронтов; но если принять во внимание всю обстановку нынешнего боя, то Императора
Наполеона можно приравнять в его операциях хотя бы к нынешнему командиру корпуса? Но
за три года мировой войны, побыв на всех участках русско-германского фронта, я не видел
168
Электронное издание
www.rp-net.ru
ни одного командира корпуса, который проделал хоть раз то, что делал Император
французов много раз.
Так же поступали и другие великие полководцы и просто хорошие генералы («les
grands capitaines»).
У нас любили хвастать Петром Великим, Суворовым и Скобелевым. Но как обидно
должно быть великим людям — когда произносят их имя, не изучая существа их дел и не
следуя их примеру?!
Суворовскими афоризмами пестрели стены казарм — для вящего умиления
начальства. Но никто даже не пытался вникнуть в сущность поведения этого Великого
Полководца, в его систему воспитания войск, обучения их, влияния на них и пользования
ими на войне!
Если Суворов не имел таких блестящих операций и в таком масштабе, как Наполеон,
то только потому, что не имел его «возможностей», работал и жил в иных условиях, но в
деле воспитания войск и воздействия на них Суворов не уступает нисколько Великому
Императору французов. Он знал солдатскую жизнь не понаслышке и не по наблюдениям
издали; он знал ее по личному опыту, а потому — умел держать себя с солдатом, завоевывая
его при каждом своем появлении; знал, что солдату нужно, как он реагирует на все явления
жизни. Суворов знал русского солдата и душою был близок ему. Солдат был предан своему
вождю и верил ему, верил в его заботливость о подчиненных, верил в его знания,
предусмотрительность и искусство. А потому солдат «суворовский» творил чудеса, и если
погибал, то — с верой, что гибнет не напрасно!
В жизни и на службе Суворов был прост до крайности; он ненавидел бездушный
формализм и в частности — пошлый конек всей русской военной власти — форму
обмундирования, с ее несметными тонкостями и нелепым педантизмом, считавшимся
признаком выправки и дисциплины! Он весь был в духе и сердце (стремление, желание,
воля). Все знания его были четные, т. е. извлеченные из действительных событий, и
соответствовали действительной жизни, а не лживым преданиям и сказкам о ней. Вся наука
его сводилась к трем словам: «быстрота, глазомер и натиск». Но сколько надо работать над
собою и над своими подчиненными, чтобы развить в себе и в них «глазомер», т. е. умение
видеть и понимать виденное (разбираться в обстановке и верно оценивать ее факторы)!
Сколько энергии и упорства нужно, чтобы передать другим свою решительность и быстроту
во всем или чтобы приучить подчиненных к стремительному и настойчивому проведению
раз принятого решения?!
Военный, понимавший обстановку, способный быстро находить решение и
настойчиво проводить его в жизнь, готов к войне. Если при этом он умеет подготовить
