Затем, весной 345 года, Народное Собрание избрало Эсхина своим представителем на совете амфиктионии, поручив ему обосновать права Афин на храм Аполлона на острове Делос. Этот остров был родиной Аполлона до того, как он перебрался в Дельфы, а также древней родиной ионийцев. Афиняне захватили власть над ним два столетия назад, во времена Писистрата (545–528 гг.),[436] но в 346 году делосцы попросили совет положить конец афинскому владычеству. Делос не входил в совет амфиктионии, так что, очевидно, делосцы воспользовались снижением влияния Афин и сыграли на враждебности, которую испытывали по отношению к Афинам прочие члены совета.
Само собой, афиняне не хотели терять Делос. Интересен выбор Народного Собрания, которое предпочло послать в совет амфиктионии не Демосфена, а Эсхина. События получили резкий разворот, когда одно из древнейших учреждений афинской демократии, совет Ареопага,[437] отказался утверждать выбор Народного Собрания, назвав Эсхина, по словам Демосфена, предателем.[438] Вследствие этого главой афинского посольства был избран Гиперид. Демосфен связывает отказ утвердить Эсхина с тем, что тот якобы был замешан в заговоре Антифонта, собиравшегося сжечь верфи Пирея[439] Однако этот заговор, скорее всего, относится к 343 году, а в таком случае получается, что Демосфен исказил ход событий.
Истинная причина, возможно, как-то была связана с той ролью, которую играл Эсхин в четвертом посольстве к Филиппу. Он поддержал снисходительное отношение Филиппа к фокейцам и предложил даже наказать только тех, кто участвовал в захвате Дельф. Тем самым он вряд ли приобрел себе много друзей в совете амфиктионии, учитывая святотатства, совершенные фокейцами и желание некоторых государств подвергнуть Фокиду жесточайшей каре. Вероятно, Ареопаг счел, что его доводы в защиту афинских прав на Делос, какими бы убедительными они ни были, не возымеют действия. С другой стороны, Демосфен поддерживал дружественные связи с Ареопагом практически до конца своей политической карьеры, и не нужно сильно напрягать воображение, чтобы увидеть его происки за решением членов Ареопага.
Поскольку прочие члены совета вовсе не были дружелюбно настроены к Афинам, удивительно, что Гипериду удалось выиграть дело, и совет отказал делосцам в их просьбе. Единственное возможное объяснение заключается в действиях Филиппа, который не желал еще больше осложнять отношения с Афинами, особенно если ему был нужен афинский флот для осуществления своих замыслов. Если бы совет амфиктионии, членом которого теперь был Филипп, вынес решение не в пользу Афин, это омрачило бы мир и союз Филиппа с афинянами. В такой ситуации было бы недалеко и до расторжения Филократова мира.
Филипп в 345 году: Иллирия и македонские переселенцы
Нам неизвестно, как именно провел Филипп 345 год. В то время (или, возможно, в 344 году)[440] он отправился в поход на Плеврата, вождя ардиеев, могущественного иллирийского племени, обитавшего у Ризонского залива на побережье Далмации (ныне — северной Албании). По словам Диодора, Филипп должен был пойти на них войной из-за давней вражды, которая существовала между македонянами и иллирийцами со времен Аминты III, отца Филиппа.[441] Вероятно, Диодор недалек от истины, учитывая постоянную угрозу македонским границам, исходившую от иллирийцев. Впрочем, вполне возможно, что причина заключалась в распространении влияния этого племени на юг после того, как Филипп разбил прочие иллирийские племена в этой области. Македоняне одержали победу над Плевратом и вернулись домой к концу того же года. Они захватили богатую добычу, которая, как было заведено царем, пополнила македонскую казну. Во время этого похода было ранено 150 всадников-гетайров, погиб Гиппострат, сын Аминты, а Филипп, похоже, сломал правую ключицу.[442] В боях он вел себя крайне безрассудно и дал повод Исократу упрекать его в том, что он рискует собственной жизнью в то время, как должен был бы обдумывать поход на Азию:[443]
«Нет ведь такого человека, который не признал бы, что ты слишком охотно, более чем это подобает царю, подвергаешь себя опасности, что ты больше стремишься снискать себе славу храбреца, чем решать дела высшей важности. Но ведь одинаково заслуживает порицания как то, что ты не окажешься более храбрым, чем другие, когда тебя окружат враги, так и то, что ты подвергаешь себя опасности, когда в этом нет необходимости, бросаясь в подобные схватки; причем, если ты и одержишь верх, все же не совершишь тем самым ничего великого, погибнув же, потеряешь вместе с жизнью все существующее благополучие».
