Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции - страница 115

. А он больше других настаивал на сопротивлении, его влиянию и энергии и обязана была Рошель всеми теми мерами, которые принимал в последнее время городской совет. Его отсутствие значительно ослабляло оппозицию со стороны «рьяных», и «умеренные» воспользовались этим и потребовали созвания веча. Вече было созвано наместником мэра, и на нем обнаружилось в полной силе все то же изменение, которое произошло в настроении жителей Рошели. Большинство оказалось теперь не на стороне «рьяных», оно склонялось к «умеренным» и монархистам, поддерживало их с тою же энергиею, с какою стояло прежде за «рьяных», и готово было согласиться на все, чтобы избавиться от бедствий осады и от того правительства, которое заправляло делами города. Богатой буржуазии особенно сильно не по нраву приходились те меры, к каким прибегали мэр и городской совет, и она агитировала теперь в пользу мира как лучшего средства захватить в свои руки власть. Ее значение в городе возросло в сильной степени, а нравственное давление ее на умы сделалось так велико, что «рьяным» нельзя было относиться к ним так, как то было прежде, нельзя было употреблять уже крутых мер. Они должны были делать постоянные уступки «умеренным», обратить органы своей власти в послушное орудие желаний большинства.

Все те требования, которые предъявляли «рьяные» как необходимое условие для заключения мира, и из-за непринятия которых столько раз были прерываемы переговоры с герцогом Анжуйским, были отвергнуты на вече, и «лучшие мужи» настояли на выдаче заложников на год и на возобновлении переговоров, которые должны были быть окончательными. «Рьяным» была сделана одна уступка: город требовал, чтобы единственным звеном, связывающим его с властью, была признана та клятва, которую он обязан дать королю, согласно со всеми хартиями, дарованными королями Рошели[1018].

Подобное настроение жителей Рошели было как нельзя более кстати и для короля и для герцога Анжуйского. Уверенность в победе, торжестве власти над гугенотами, уверенность, которая была так сильна несколько месяцев тому назад, теперь почти совершенно исчезла, ее место заступила боязнь за исход предприятия[1019], и большинство желало теперь мирного выхода из того затруднительного положения, в какое поставлена была власть осадою Рошели. Все попытки взять город окончились полнейшею неудачею: ни бомбардировки, ни частые приступы, ни взрывы городских стен не принудили горожан сдаться. А между тем в королевском лагере господствовали вечные смуты, составлялись заговоры; очень многие открыто заявляли свое сочувствие делу Рошели, готовы были идти к ней на помощь. Значительная часть армии гибла от болезней. Colique de Poitou, нечто вроде холеры, умерщвляли целыми массами солдат. Достать новых солдат было крайне трудно, казна была пуста, и денег добыть было неоткуда. Король на все просьбы о помощи, о присылке средств для содержания войска отвечал, что у него нет ничего, что он не может помочь ни деньгами, ни людьми[1020]. Мириться было крайне необходимо: мир представлял наиболее почетный выход для герцога Анжуйского.

Еще в начале мая король требовал заключения мира с Рошелью, но тогда герцога Анжуйского еще не покидала надежда украсить свое чело новыми победными лаврами. Ряд неудач, испытанных им в течение мая, заставили его иначе смотреть на дело, и он воспользовался первым удобным случаем, чтобы с честью для себя снять осаду города. Тогда как раз он был избран королем польским, и польские послы явились на зиму в королевский лагерь под Рошелью. А они сочувствовали вполне делу протестантов, хлопотали за них у короля, получили даже обещание, что с гугенотами поступят милостиво. Не обращать внимания на их требования было невозможно, тем более что епископу Монлюку удалось склонить поляков избрать Генриха королем лишь после того, как он уверил их, что герцог Анжуйский не принимал участия в резне, что самая резня была вызвана политическими соображениями. Генрих обратился прямо в Рошель с требованием, чтобы жители явились к нему в лагерь просить помилования. Он считал это необходимым условием для заключения мира и тогда только обещал снять осаду.