Желания большинства горожан сходились вполне с желаниями герцога Анжуйского, свидание состоялось, и на нем была выработана форма прошения к герцогу. Рошель просила его быть посредником между нею и королем, просила гарантировать ей и другим гугенотским городам свободу богослужения, сохранить нерушимо привилегии и вольности города[1021]. Герцог согласился принять подобную просьбу; снятие осады представлялось после этого как бы делом милосердия, выставляло с лучшей стороны качества нового короля. Генрих лишь вычеркнул Сансерр из числа гарантируемых городов.
Предварительные переговоры кончились, нужно было подтверждение условий вечем. Но с этой стороны препятствий особенно сильных быть не могло: оппозиция «рьяных» не была более опасна, их влияние пало. Вече, созванное мэром, на вопрос его: не станет ли кто возражать против условий капитуляции, ответило полным молчанием. Капитуляция была принята, и депутаты отправились в лагерь. Король подписал условия мира, и 13 июля городские депутаты приносили клятву в верности королю. Осада была снята, королевские войска удалены, и жители торжествовали освобождение от долговременных страданий. Желания, высказанные почти год тому назад партиею «умеренных» и монархистов, желания, выполнить которые и тогда еще соглашалась власть, были даны теперь, и Бирон, которому отказали «рьяные» в пропуске, торжественно вступил в город. Какой же смысл могло иметь после этого сопротивление «рьяных»? Вольности города были гарантированы, права и привилегии утверждены: цель достигалась, по мнению большинства, — какое дело было ему этому большинству, до того, что станется с Сансерром?
События, рассказанные нами, ясно показывают, как сильно ошиблась королевская власть в своих расчетах. Варфоломеевская резня не только не принесла власти тех результатов, на которые она рассчитывала, ввиду достижения которых она решилась на такой опасный шаг, а напротив, еще более ухудшила ее положение. Кальвинистская партия, погибель которой казалась вне сомнения, доканать которую на случай сопротивления представлялось государственным умам того времени делом двух-трех недель, не только не ослабела, а напротив, усилилась, окрепла, возросла в своей энергии. Грозная оппозиция городов и знати юга, упорное сопротивление Рошели показали власти всю громадность сделанной ею ошибки. Вместо ожидаемого подчинения, вместо просьб о помиловании, власть встретила в среде гугенотов решительное сопротивление своим видам. Решительный отказ отдаться в руки правительственных агентов и вместе с тем значительные силы, при помощи которых партия могла с успехом бороться против централизационных тенденций власти. И зло было тем большее, опасность представлялась тем сильнейшею, что и в Рошели, как и на юге, власть имела дело с лицами, враждебно настроенными против нее, поднявшими знамя восстания не в силу одних только религиозных побуждений, а вследствие политического неудовольствия. А между тем затруднения, встречаемые на каждом шагу центральной властью, были чрезвычайно велики: недостаток средств, распущенность войска, усиление духа партии в среде армии с каждым днем увеличивали шансы мятежников, ослабляли авторитет короля.
Но оканчивались ли этим для власти все затруднения, исчерпывались ли указанными элементами вся сила той оппозиции, которую встретила королевская власть в среде кальвинистской партии?
Мы видели, из каких элементов сформировалась партия, видели и то, как постепенно образовывалась она. Что же предприняли после резни те лица, которых привлекло к реформе не неудовольствие политическими и социальными мерами правительства, а толкнули в объятия кальвинизма те пороки, то нравственное растление, которое проникло в среду учителей веры и нравственности? Как отнеслись к поступкам правительства, к резне, начатой им с целью истребления истинной религии, — доказательство чему они находили в формуле отречения от ереси, составленной по приказу короля, — те деятели мысли и науки, высота умственного развития которых заставила их отринуть то, что они считали суеверием и ложью?
