— Что делать, капитан? Визирь его взял вверх, а опускать теперь стыдится. Если честно, мы уж не рады ему, но он теперь князь. Из монахов-то его было легко вызволить, а вот из князей так не получится.
Вечером, когда Билевич вместе с хозяином и спутниками сидели за маленьким столиком под шелковицей и пили чай, его позвал к воротам один из слуг бея.
— Вас зовут.
— Кто?
— Казак Хмельницкого.
Билевич вышел за ворота. Прислонясь к стенке ограды, стоял казак, по очертаниям огромной фигуры капитан признал в нём Охрима.
— Охрим, ты?
— Я, капитан, — отвечал тот негромко, приближаясь вплотную.
— Что случилось?
— За ради Христа, капитан, уезжай скорее отсюда.
— Что так-то?
— Гетман приказал убить тебя.
— За что?
— А я знаю. Каже, какую-то нитку порвать треба, щоб ты, значит, до Москвы не доихав.
— А кому он приказал? Убить-то кому?
— Кому, кому. Мне, кому ещё. Уезжай, капитан, прошу тебя. Не вводи в грех.
— Ну а как ты ему скажешь?
— Как, как. Скажу, убыв.
—И он поверит?
— А куда он денется. Раз тебя в городе не будет, значит, убитый. Поезжай, капитан, поимей мне сочувствие. Он же меня может со службы прогнать. А куда я тут денусь? Опять к татарину в рабы?
— Хорошо, Охрим. Я уеду чуть свет, коней подкормлю и уеду.
— Вот спасибочко вам, добрый вы чиловик, вот спасибо. Счастливого кроку.
Даудов исполнил и царскую волю, и патриаршию, царскую грамоту вручил султану, Иоакимову — муфтию. И тот и другой поблагодарили его и велели ждать ответа. Однако встреча с ними уже более не состоялась. И ответа от них он не дождался. Где-то через месяц с лишком, когда Даудов уже стал терять надежду на ответ, за ним прибыл посыльный от визиря.
— Мы ознакомились с грамотой великого государя, — сказал визирь. — Мы понимаем его озабоченность. Более того, мы тоже озабочены тем же, чтоб между нашими странами всегда был мир. Но ведь не мы нападаем на ваши земли, всё время ваши войска переходят наши границы, разрушают наши города.
— Как? — удивился Даудов. — Я что-то не упомню такого.
— Странно, — пожал плечами визирь. — Странно, что Москва посылает человека, который не знает сути дела. А Чигирин? Ведь он же на нашей стороне. Испокон граница между нами проходила по Днепру. А гетман Дорошенко, правивший Правобережьем под нашим покровительством, где он? Москва попросту похитила его и лишила власти, да ещё собирается отправить в Сибирь — эту страну мрака.
— Дорошенко живёт в Москве на полном содержании государя.
— Как птица в клетке. Я знаю это. Мы ему дали власть. Москва — клетку.
— Ну если визирь начинает углубляться в историю, — не сдавался Даудов, — то я могу тоже вспомнить, чьё было Правобережье хотя бы в десятом веке, когда ещё Блистательной Порты и в помине не было.
— Мы живём в семнадцатом веке, не в десятом, — нахмурился визирь, — и будем говорить о сегодняшнем дне.
Он долго и сердито молчал, видимо, напоминание из древней истории было неприятно ему. Оно и понятно: по истории Русь старше Порты более чем на полтысячи лет, и, если по человеческим меркам — ей бабушкой приходится. Хороша же внучка, оттяпавшая у бабушки этакий кусище.
Наконец, успокоившись, визирь продолжал:
— В общем так, мы готовы вести переговоры о мире, если Москва будет признавать за нами Правобережье. Пусть великий государь шлёт полномочных послов в Крым, там и станем вести переговоры. Мы не можем забывать о хане, нашем верном союзнике, о его интересах.
— А как с Хмельницким решите?
— Это уже Москвы не касается. Возможно, он станет править Правобережьем.
И опять Даудов задел неприятную для визиря тему — вопрос о Хмельницком. Визирь явно не хотел говорить об этом.
— Вот наша грамота великому государю, — сухо сказал он. — Можете ехать. Счастливого пути.
Капитана Билевича принял в Посольском приказе князь Голицын. Государю нездоровилось, и он лежал в своей опочивальне, принимая только самых близких к престолу людей.
Выслушав сообщение Билевича, Голицын спросил:
— Какие потери были у турок под Чигирином?
— В первом походе около восьми тысяч они потеряли. Во втором было выведено более ста тысяч воинов. Потеряно около трети.
