Так и остался в Батурине князь Волконский ждать ответа государева на гетманское письмо.
А Самойлович в тот же день отправил в Чернигов к архиепископу Барановичу письмо с просьбой о выделении в состав суда уважаемых иереев. Архиепископ не задержал с ответом, выделив для суда пять Иереев, среди них архимандрита Елецкого монастыря Ионакия Голятовского, игумна киевского Кириллова монастыря Мелетия Дзика и трёх протопопов. Всем пятерым были тут же разосланы уведомления за подписью архиепископа. Военных на суде представляли генеральный судья Иван Домонтов, бунчужный Леонтий Полуботко и три полковника.
Суд начался, как и указал государь, в январе 1677 года, через три дня после Богоявленья, в батуринской гарнизонной избе, в самой просторной её зале. Вёл его генеральный судья Иван Домонтов.
Подсудимые Пётр Рославец и протопоп Семён Адамович, увидев, сколь представительна судейская коллегия, изрядно перетрусили.
— Всё, отец святой, — шепнул Рославец, — эти съедят нас с потрохами. Моли Бога, чтоб кнутом кончилось.
— При моём сане — кнутом?
— У кнута сан выше, Семён. Держись.
Генеральный судья начал с того, что зачитал челобитные, писанные государю от Рославца и Адамовича, и те думали, что после зачтения челобитных им дадут слово для объяснений. Однако ошиблись. Домонтов, недобро супя густые брови, провозгласил, что «подсудимые Петьша Рославец и Сёмка Адамов, превзойдя все мыслимые наглости, вздумали к своим корыстным видам приобщить самого великого государя всея Руси, чем принесли державе урон невосполнимый и никакому счёту не поддающийся».
Дружно качала головами вся коллегия: срам-то какой!
Потом начался вызов и опрос свидетелей. Первым был Михаил Воехевич, служивший в своё время у Дорошенко сам судьёй.
— Что тебе известно по делу подсудимых? — спросил его Домонтов.
— Мне известно, что нежинский протопоп Семён Адамов присылал к Дорошенко казака Дубровского, передавая с ним, что вся Украина хочет видеть гетманом Петра Дорошенко.
— А кто именно хочет видеть Дорошенко гетманом? Он назвал имена?
— Называл.
— Чьи они?
— Он называл имя полковника стародубского Петра Рославца, прилуцкого Лазаря Горленко и говорил-де, вся чернь хочет Дорошенко, и даже, мол, сам государь.
— И государь?
— Да, и государь, мол, не хочет Самойловича, но, мол, Дорошенко только.
— А что говорилось, как быть с Самойловичем?
— Самойловича, мол, надо убить.
— Кто это говорил?
— Дмитрашка Райч, полковник переяславский.
После Воехевича был вызван свидетель Пётр Дорошенко, поцеловал крест на том, что будет говорить лишь правду.
— Пётр Дорофеевич, скажи, были ли тебе предложения от полковников стать гетманом всей Украины?
— Были, и не раз.
— Что ты отвечал на эти предложения?
— Я отвечал, что то не в нашей воле, но государевой.
— А кто из полковников был особо настойчив в этих предложениях?
— Я бы не хотел...
— Свидетель Дорошенко, — возвысил голос Домонтов, — ты только что целовал крест на правду. И потом, суду они все уже известны. Вот их списки. — Домонтов поднял лист бумаги, лежавший перед ним. — Здесь всё уже есть. Тебя спрашивают как свидетеля, дабы подтвердить истинность доносов. Назови имена тех, кто предлагал тебе.
— Это полковники Рославец, Райч, Горленко. Я уже не говорю о том, что хотели меня видеть гетманом и люди моего окружения, что считаю не преступным, а вполне естественным.
— Ну, окружение хотело — это понятно. Но не подстрекало же?
— Не подстрекало.
— Значит, нет тут и преступления. А названные полковники явились подстрекателями, мало того, в грядущем провозгласив тебя гетманом, хотели передаться султану.
— Но я бы на это никогда не пошёл.
— Кто знает, Пётр Дорофеевич, не ручайся за то, что не случилось. Теперь последний к тебе вопрос: кто целовал тебе крест на верную службу?
— И это известно? — удивился Дорошенко.
— И это, Пётр Дорофеевич. Так кто же?
— Крест мне целовал протопоп Лазарь Адамович и прислал мне его.
— Где он? Крест где?
— Он у меня.
— Покажи его нам.
Во время допроса свидетелей сами подсудимые сидели ни живы ни мертвы от происходящего, ибо выяснялись такие подробности, которые, казалось, были у них за семью печатями. Особенно было тяжёлым обвинение в грядущем союзе с султаном. Рославец как человек военный понимал, что это пахнет смертным приговором, но утешать соузника не хотел, напротив, добивал как мог, шептал со злорадством:
