— Да что ты, государь.
— А всё от нашей необразованности. Крыжанич пишет, что замежные купцы надувают наших потому, что наши порой не знают арифметики. Разве это не обидно?
— Обидно, государь, — вздохнул Белобродский.
— Вот оттого хотелось бы мне при каждом приходе иметь школу или училище. Об этом же, кстати, семьсот лет назад Владимир Святой пёкся. Семьсот лет! Подумать только, как мало изменилось у нас на Руси учение народное. А ныне я велел при Чудове открыть училище монаху Тимофею, он привёз двух наставников-греков. Разве худо, если они научат наших детей греческому? А? Чего молчишь?
— Я слушаю, государь.
— Вижу, что слушаешь. А сам, поди, по-другому думаешь: зачем, мол, нам греческий? Думаешь?
— Нет, государь, я вполне согласный.
— А раз согласный, помоги Тимофею в этом деле богоугодном. И не бойтесь, содержание вам будет достойное. Завтра с патриархом всё решим. Ступай, Иван.
Но когда Белобродский дошёл до двери и взялся уж за ручку, царь остановил его вопросом.
— Послушай, Иван, а ты-то греческий ведаешь?
— Нет, государь.
— Тогда вот тебе моё веление: выучи.
— Как? Сейчас? От кого?
— Как «от кого»? Там будет два грека, да и Тимофей добро его ведает. Научит.
— Но, государь...
— Всё, всё, Иван Ступай Выучишь, я сам тебя проэкзаменую. Хорошо ответишь, удвою жалованье. Не выучишь, уменьшу вдвое. Ступай.
Вышел от царя Иван Белобродский обескураженный. Это в его-то возрасте учить какой-то греческий? С ума можно сойти. Но что делать? Царёво веление, попробуй ослушайся, недолго и батогов схлопотать. Да и в жалованье кому ж терять хочется?
«Придётся Иванко грекам челом бить. Пожалуй, за так и учить не станут, — думал Белобродский, шагая из дворца. — Впрочем, хорошо, если они в русском ни бум-бум, тогда я с ними уроками по-нашему языку стану расплачиваться». Последняя мысль несколько ободрила будущего профессора.
Назавтра к условленному часу пришёл к царю патриарх. Как и положено в таких случаях, перво-наперво благословил Фёдора. Сел напротив него, молвил со вздохом:
— Слушаю, государь.
— Наверное, Тимофей рассказывал тебе, святый отче, о тревогах вселенского патриарха?
— Сказывал, государь.
— Ну и как ты к сему относишься?
— Я тоже озабочен его тревогой, сын мой. И считаю, мы должны всё сделать для укрепления православия на Руси, коль центр христианства перемещается к нам. Царьград уже в поганьском окружении.
— Я думаю, святый отче, что надо нам на Москве открыть свою Академию по примеру киевской.
— Я совершенно согласен с тобой, сын мой. Приспел уж час. Первым долгом, я полагаю, надо решить вопрос о содержании блюстителя и учителей. Для этого я вот составил список монастырей, которые будут выделять содержание Академии. Я думаю, Законоспасский, Иоанна Богослова, Андреевский, Даниловский, впрочем, вот список их, читай сам, отче.
Патриарх взял список и, сильно щуря глаза, стал читать.
— Я думаю, восемь монастырей достаточно? — сказал вопросительно Фёдор.
— Значит, содержать Академию будут только монастыри? — спросил Иоаким с сильным нажимом на «только». И Фёдор понял, что хотелось патриарху этим сказать, а ты, мол, государь, в стороне останешься?
— Отчего же, святый отче, от себя я выделяю Вышегородскую дворцовую волость со всеми пустошами. И в уставе, думаю, укажем, что взносы на Академию позволено вносить всем желающим. Я думаю, многие бояре потрясут свои калиты. А теперь мне хотелось бы обсудить основные положения по статуту.
Фёдор перевернул на столе несколько листов бумаги.
— Я тут вот набросал. Ну, во-первых, в Академии дозволено будет учиться всем желающим, независимо от знатности и рода.
— А не забурчат бояре по этой статье, как это мой сын будет с простолюдином за одним столом сидеть?
— Не забурчат, думаю. Вспомни, отче, как Владимир Святой в училище набирал, выли, как по покойникам. И думаю, поперву и бояре спешить не станут с отдачей детей. Но я тут вот предусмотрел: успешно оканчивающих Академию жаловать в приличные их разуму чины и получать за мудрость свою они будут особенное щедрое царское милосердие. А ведь, согласись, отче, ум не от родословной зависит? Другой хоть и Рюрикович, а туп как бревно, а иной из мизинных, а мудр, как Соломон
