Для столь высокого и важного собрания была уступлена Грановитая палата. Заседали несколько дней, и начали с разбора военных действий и обид, случившихся на поле брани.
— Вы посмотрите на турского янычара, — шумел стрелецкий голова, — он едва ль не с детства наторён владеть оружием, в бою он чёртом вертится со своим ятаганом и только что зубами не кусается. А наш ополченец? Его только вчера от сохи взяли, он не знает, с какой стороны пищаль заряжается, а в руке ему удобней держать не саблю, но палку. Он неповоротлив как медведь. В бою не успеешь оглянуться, а уж янычар ему башку снёс. И добро б одному, а то ведь на одного турка мы пять или десять своих ратников тратим. При таком неравном размене мы никогда настоящей победы иметь не будем.
— Верно, голова, — кричали с лавок полковники.
Командир сердюков, чуть не плача, жаловался:
— Мой полк турки окружили, я шлю в соседний рейтарский полк к боярину гонца: «Выручай!» А он мне в ответ: кто ты такой, чтоб мной командовать, я, грит, Рюрикович, а ты? А я попович, до полковника верной службой дошёл, не знатностью.
— Ну и что дале-то? — спросил Голицын.
— Что дале? Прорывались сами, и пока прорывались, половину сердюков положили. А рейтары стояли и смотрели.
— И не пособили?
— А зачем им пособлять? Рюрикович не приказывал.
Кряхтел князь Голицын, головой досадливо вертел, что-то писал на бумаге.
На следующий день начал собрание с зачтения грамоты государевой:
— «Ведомо великому государю учинилось, что в прошедших воинских бранях, будучи на боях с государевыми ратными людьми, неприятель показал новые в ратных делах вымыслы, которыми чинил промысел над государевыми ратными людьми, для этих нововымышпенных неприятельских хитростей надобно сделать в государских ратях рассмотрение и лучшее устроение, чтобы иметь нам в войне против неприятелей пристойную осторожность и охранение и чтоб прежнее бывшее воинское устроение, оказавшееся на боях не прибыльно, переменить на лучшее».
Воинские начальники внимательно выслушали царскую грамоту Голицын, окончив чтение, обвёл собрание внимательным взором:
— Государь указал нам желаемое направление воинского устроения и ждёт наших предложений. Кроме того, государь приказал сдать разрядные книги, которые вы привезли с собой.
Во второй день были составлены списки, в которых служилые люди были расписаны по ротам в ротмистры и поручики изо всех родов и чинов, а не только из знатных. Было решено просить государя утвердить эти списки. А к ним была приложена челобитная государю от выборных: «Великий государь Великой, Малой и Белой Руси самодержец, по твоему указу наши дети и сродники, и однополчане написаны в ротмистры и поручики, а Трубецких, Одоевских, Куракиных, Репниных, Шеиных, Троекуровых, Лобановых-Ростовских, Ромодановских и других родов в те чины никого теперь не написано, потому что за малыми детьми они не годны к службе. Так мы, выборные люди, опасаемся, чтоб от тех вышеописанных и от других родов не было нам и родам нашим укоризны и попрёку. И для совершенной в ратных и посольских делах прибыли и лучшего устроения указал бы великий государь всем боярам, окольничим, думным и ближним людям на Москве и в других городах у ратных дел быть между собою без мест, где кому великий государь укажет. И впредь никому ни с кем разрядом и местами не считаться, чтоб от тех случаев в ратных и всяких делах помешки б не было».
Вечером, когда были доставлены списки и челобитная от выборных, Фёдор Алексеевич внимательно прочёл, перелистал списки, спросил Голицына:
— Ты прочёл списки, Василий Васильевич?
— Да, государь.
— Надеюсь, в них нет никого случайного?
— Нет, государь. Они при мне составлялись, и тут записаны люди, уже отличившиеся на поле брани.
— Надо, князь, нанимать офицеров и из иноземцев, хорошо знающих строй и могущих нашим преподать эти знания.
— Хорошо, государь.
Фёдор Алексеевич взял перо, умакнул в чернила и в конце списка начертал: «Быть по сему. Фёдор».
— Василий Васильевич, сего дела в долгий ящик откладывать не будем. Я назначаю на послезавтра, а именно на двенадцатое января, чрезвычайное сидение с боярами, патриархом и архиереями из монастырей. Вели туда же доставить все разрядные книги. На «сидении» ты прочтёшь эту грамоту от выборных людей, потом скажу своё слово я, патриарх и кто ещё пожелает. Там и примем окончательное решение.
