— А где вы хотели иметь границу? — спросил вежливо Тяпкин.
— Мы признаем границу только по Днепру.
— Но, ваше величество, — Тяпкин наклонил голову в сторону хана, — но, дорогой Ахмет-ага, мы ведь собрались здесь не спорить, а искать возможности для мирного договора.
— До тех мест, где заступала нога султановых войск, уступки по мусульманскому закону быть не может, — повторил ещё жёстче Ахмет-ага.
«Сухая ложка рот дерёт, — подумал Тяпкин. — Надо было этому бусурману пред тем низку соболей кинуть. Кто ж знал, что именно ему хан доверит переговоры вести».
Между тем Мурад-Гирей молчал и внимательно слушал спор сторон. Всякий раз начиная говорить, Тяпкин в первую очередь обращался к нему, а потом уже к Ахмету. Понимая, что только хан может смягчить условия, Василий Михайлович решил «пропеть» хвалы ему.
— Ваше ханское величество, два великих государя — султан Порты и мой царь сделали вас своим посредником в переговорах о мире, о котором мечтают обе столицы. В ваши руки, Мурад-Гирей, вручили оба государя судьбы держав. Вам оказана высокая честь, и вы войдёте в историю как миротворец между ними. Разве вашему ханскому величеству не хочется оправдать надежды великих государей?
— Я благодарю тебя, господин Тяпкин, за высокую оценку моей роли в переговорах. Но ведь успех их будет зависеть от обеих сторон.
— Наша сторона, Мурад-Гирей, готова оплатить всем, кто способствует этому успеху. Хану мы предлагаем десять тысяч червонных золотых, ближним людям твоим по три тысячи.
Тяпкин заметил, как при последних словах блеснули глаза Ахмет-аги, и снова упрекнул себя: «Как же я, старый чёрт, не кинул ему соболей. Ах, какая промашка!»
— Господин Тяпкин, — отвечал Мурад-Гирей, — как ты являешься слугой царя, так и я являюсь слугой султана. Если б спорная земля была моя, я бы охотно установил межу угодную царскому величеству, но я человек невольный, должен исполнять указ султана. И не могу согласиться даже и за сто тысяч червонных.
«За это ты б согласился, чёртов басурман», — подумал Тяпкин, а вслух сказал:
— Мы бы не обидели и султана с визирем, отправили бы им соболей на пять тысяч червонных каждому.
— Нет, нет, господин Тяпкин, я думаю, и султан не согласится на это.
— Зачем говорить за султана, Мурад-Гирей.
Хану не понравилось последнее замечание русского посла, он поднялся и вышел. Тяпкин понял, что ляпнул лишнее и уход хана не к добру. Впрочем, это можно было определить даже по злорадной ухмылке Ахмет-аги, вновь вступающего в права ведущего переговоры:
— Ты, Тяпкин, оскорбил нашего хана, и за такое у нас полагается строгое наказание.
— Какое?
— Земляная тюрьма.
— Но я подданный великого государя, Ахмет-ага. Не забывай.
— Но ты находишься на ханской земле, Тяпкин, и подчиняешься нашим законам. Не забывай.
В это время в дверях, за которыми исчез хан, появился татарин и, подойдя к Ахмет-аге, шепнул ему что-то. В глазах Ахмета опять вспыхнул дьявольский огонь.
— Ну вот, — начал он почти торжественно, — что я тебе говорил, Тяпкин. По приказу хана вас велено всех отправить в тюрьму.
— Почему всех? — вскочил Тяпкин. — Я виноват, меня и отправляйте. Они-то при чём?
— В тюрьме все трое вы подумаете над договором. И поскольку хан распорядился к вам никого из купцов не пускать, а давать вам только воду, я думаю, вы очень быстро сочините договор по новым, а точнее, по нашим условиям.
— Ахмет-ага, — поднялся вдруг Шереметев, — позволь и мне идти с ними с тюрьму.
— Нет. Ты пленник, боярин, а не посол. Ступай на своё место, где тебе указано. Ну! Чего стоишь? Хочешь, чтоб палками погнали?
Тяпкин повернулся к Шереметеву.
— И не надо с нами, Василий Борисович. Сослужи нам службу, если сможешь.
— Какую, Василий Михайлович, говори.
— Передай нашим в становище, где мы, и пусть они того пуще стерегутся воров и татей. Мы тут златых гор наобещали, ещё вздумает кто-то, что всё это при нас, могут нагрянуть с разбоем.
— Хорошо, Василий Михайлович, я постараюсь.
— Постарайся, Василий Борисович, а уж за мной отдар не станет, выйду из тюрьмы — вызволю тебя из полона.
