— На пиру не томите государя. Посидит чуток с царицей, отдаст честь, и довольно. Как узрите, царь положил кубок набок, это вам и будет знак, что он устал уже. Помогите им подняться и из-за стола выйти. Пусть идут в опочивальню. Да смотрите, на пути чтоб кто дорогу не перебежал.
— А пир?
— Пируйте хошь до утра, но чтоб государя не вздумали неволить.
В то, что она уже царица, Агафья не могла сразу поверить, хотя видела, как богато одетые князья и бояре кланялись им, а простые люди просто падали ниц. Но всё это почитание она относила к царю, шедшему с ней рядом, но только не к себе. И сама она испытывала к Фёдору те же чувства, что и встречные люди.
И когда наконец их привели и оставили одних в опочивальне и Фёдор устало присел на край ложа, Агафья опустилась перед ним на колени и взялась за сапог.
— Позвольте, ваше величество.
Где-то она слышала, что у русских в первую брачную ночь жена обязательно должна сама разувать мужа.
— Агаша, — заговорил ласково Фёдор, — запомни, ты теперь тоже царское величество и жена мне. Давай хоть меж собой не будем величаться. Хорошо?
— Хорошо, — прошептала пересохшими губами Агафья, и стащив один сапог, взялась за второй.
Фёдор, как смог, помог ей справиться с разуванием, и поскольку Агафья по-прежнему продолжала стоять на коленях перед ним, ласково погладил её по голове.
— Позвольте попросить... — прошептала она.
— Фёдор, Федя... Ну, Агашенька?
— Не могу я, простите, сразу... Федя.
— Что ты хотела просить, Агаша?
— Попить...
— Что, что? — удивился Фёдор.
— Пить. Сильно пить хочу.
Фёдор вскочил и босой побежал к двери, открыл её и позвал:
— Родимица-а-а.
— Что, дитятко? — появилась встревоженная старуха.
— Принеси что-нибудь попить, Родимица. Квасу, сыты, соку ли. Быстрей.
— Дитятко, так у ложа в головах на столике стоить всё.
— Разве? — молвил обескураженно Фёдор. — Прости, Родимица.
Прошлёпал босиком к столику, от которого только что сидел в трёх шагах, на нём действительно стояло три кувшина серебряных и рядом две, тоже серебряные, кружки.
— Агаша, что будешь пить?
— Мне всё равно, государь.
— Тогда вместе выпьем квасу.
Фёдор наполнил обе кружки, хотя сам пить не хотел, но решил поддержать смущающуюся жену.
— Да встань ты с колен, Агаша. Ты царица теперь. Иди, выпьем вместе.
Агафья подошла, взяла свою кружку, и, увидев, с какой жадностью она пьёт, Фёдор вспомнил, что там на пиру она и не ела и ничего не пила, лишь касаясь губами своего кубка.
— А почему ты не пила на пиру, Агашенька?
— Тётка сказала, что невесте нельзя пить.
— Как? — удивился Фёдор и тут же догадался: — Милая, тётка твоя имела в виду хмельное. Понимаешь, нельзя невесте пить хмельного, но не квас же.
И, тихо засмеявшись, притянул к груди голову жены, почувствовав к ней почти отеческую нежность.
— Нет, правда? — спросила удивлённая Агафья.
— Правда, милая, сущая правда. Может, грушевой ещё выпьещь? А?
— Выпью, государь, — согласилась она.
— Ну раз ты так, — сказал Фёдор, наполняя вновь кружки, — то и я тебе так. Вот! — И, сунув ей кружку, с полупоклоном произнёс церемонно: — Извольте откушать, ваше царское величество.
Агафья прыснула от такого величанья, всё её существо не могло ещё принимать это всерьёз. Глядя на неё, засмеялся и Фёдор.
За стеной Родимица, заслыша смех молодожёнов, вздыхала, крестилась, шептала умиротворённо: «О-о, диты и е диты, прости им Боженька смешки, бо не ведають, шо нечистого тешат».
