В то время, когда Суворов одерживал одну победу за другой, не упуская из вида стратегическую цель войны - сокрушение Порты и освобождение Балкан, Потемкин все более превращался в законченного сластолюбца, чьи прихоти и капризы давно уже не знали предела.
Балы и праздники проходили у Потемкина два-три раза в неделю, а в те вечера, когда их не было, в интимных покоях Светлейшего появлялись новые соискательницы его ласк и бриллиантов.
Утомившись всем этим, пресытившись любовью, пирами, лестью и легкими победами, Потемкин сделался раздражительным сверх всякой меры, пребывал в беспрерывной меланхолии и ни в чем не находил покоя.
А меж тем война продолжалась. В конце августа - сентябре 1790 года молодой Черноморский флот под командованием Ф. Ф. Ушакова разбил неподалеку от острова Тендра большую турецкую эскадру.
В ноябре 1790 года русские войска осадили сильнейшую крепость Измаил и Потемкин, поколебавшись, 25 ноября все же склонился к штурму. Суворов прибыл под Измаил 1 декабря. В пять часов утра 11 декабря начался штурм. В тот же день Измаил, имевший сорокатысячный гарнизон, 265 орудий, несокрушимые бастионы и первоклассные укрепления, был взят тридцатитысячной армией Суворова.
В штурме Измаила принимал участие и Валериан Зубов. Командуя отрядом, он атаковал турецкую батарею, пробился к Килийским воротам и штыковым ударом опрокинул противника.
И вновь Потемкин послал его в Петербург с извещением о победе, за что Зубов получил чин бригадира и орден Георгия 4-го класса.
Когда же он был в Петербурге, здесь узнали о серьезной размолвке между Потемкиным и Суворовым, случившейся в конце декабря, когда победитель Измаила приехал в Яссы. Кажется, Потемкин, вопреки обычаю, на сей раз ревновал к чужому успеху, но не дал повода к тому, чтобы это заметили другие. Он приказал выстроить для встречи победителя триумфальные ворота, украсить город и подготовить праздничный фейерверк и артиллерийский салют.
К заставе были высланы нарочные, а по дороге к дворцу - махальщики, чтобы Светлейший знал о приезде, как только экипаж Суворова появится у въезда в город.
Однако Суворов въехал с другой стороны и не в экипаже, а в поповской телеге - долгуше, крытой рогожей. Упряжь на лошади была веревочной и на козлах сидел старик-кучер в овчинном, до пят, тулупе и войлочной молдаванской шляпе.
Потемкина известили, когда Суворов уже въезжал к нему во двор.
Переполошившийся Светлейший побежал встречать гостя. Крепко обняв его, Потемкин спросил:
- Чем же могу я, сердечно чтимый друг мой, Александр Васильевич, наградить вас за ваши великие заслуги?
На что Суворов ответил:
- Кроме Бога и государыни меня никто наградить не может.
Потемкин, молча повернулся и пошел в зал.
Там Суворов вручил ему рапорт о взятии Измаила и добавил:
- Мужайтесь, князь. Не придворные наветы - ваш гений. Надобно идти вперед, на Стамбул. И тогда история помянет вечным признанием ваши труды.
Потемкин молчал.
Суворов, не прощаясь, повернулся и пошел во двор.
Больше он с Потемкиным никогда не виделся.