По рождению и воспитанию эта часть идеологов мелкой буржуазии принадлежит к тем слоям, с которыми было связано идеализированное Бартельсом провинциальное отсталое «искусство родины». Потеря ими в результате войны и послевоенного кризиса прежней социальной почвы приводит их в соприкосновение с господствующими направлениями литературного развития больших городов, с экспрессионизмом, с «новой предметностью» и др. Стремление к этому «синтезу» отражает состояние социального пессимизма, отчаяния, свойственного представителям этих слоев.
Период общего кризиса капитализма характеризуется ростом недовольства мелкобуржуазных масс эксплуатацией и угнетением их монополистическим капиталом. В период экономического кризиса ограбление масс крупным капиталом проявилось в особенно отвратительных и беспощадных формах. Фашизм спекулирует на этом возмущении. Он развивает безграничную национальную и социальную демагогию для уловления масс. Фашизм умело использует возмущение масс мелкой буржуазии крупным капиталом и факт национального унижения Германии Версалем. Товарищ Димитров говорит в своей речи на VII конгрессе Коминтерна:
«Фашизму удается привлечь массы потому, что он демагогически апеллирует к их особенно наболевшим нуждам и запросам. Фашизм не только разжигает глубоко вкоренившиеся в массы предрассудки, но он играет и на лучших чувствах масс, на их чувстве справедливости и иногда даже на их революционных традициях»16.
Мелкобуржуазные массы не в состоянии самостоятельно, без руководства и помощи пролетариата, разобраться в истинных причинах своих страданий и в подлинных основаниях своего возмущения и разглядеть своих действительных врагов. Найти самостоятельно выход из капиталистического рабства мелкая буржуазия и ее идеологи не в состоянии.
Эрнст Юнгер в своем автобиографическом романе являет собой пример шатаний мелкобуржуазного интеллигента. Он отвергает литературу довоенного периода. «Но что нам предлагалось в те годы, когда наша душа испытала первое чувство голода, удовлетворение которого дает содержание всей дальнейшей жизни… Кто указал нам тот великий маршрут, по которому мы должны были пойти? Разве немецкое искусство нашего времени выполнило свой долг перед нами?»17. Повсюду господствовал разум, он господствовал и в искусстве. Но это был тот разум, «который при этом никогда не направлялся на целое». Юнгер прославляет посредственного поэта «искусства родины» Германа Ленса. О его образах Юнгер говорит: «Все глубже, все мечтательнее, мы погружаемся в сказки жизни. Мы понимаем, что с нами происходит, как будто мы обрели камень мудрости». Юнгер прославляет настроение деревенской идиллии. Одновременно он резко отвергает всякий реализм. В «Крестьянах» Бальзака он видит «животную и отталкивающую картину». Точно так же отвергает он натурализм, добавляя: «Единственное извинение для времени Золя заключается в том, что тогда жил также Гюисманс». Мы видим здесь новый «синтез»: ограниченного, провинциального и реакционного «художника родины» Ленса и рафинированного, кокетничающего католицизмом декадента большого города Гюисманса. Подобный же эклектизм, хотя и менее рельефно выраженный, мы находила и у других писателей этого направления.
Это эклектическое соединение двух реакционных направлений литературы является попыткой части деклассированной мелкобуржуазной интеллигенции разделаться с проблемами загнивающего буржуазного общества. В основе этого стремления субъективно лежит отрицание современной культуры капитализма. Но это субъективное отрицание остается целиком в рамках буржуазной идеологии. В области литературной теории этот мнимый радикализм выступает в виде так называемого «разрыва с прошлым». Эти люди воображают, что они уже преодолели капиталистическую идеологию, если выступили со своими фразами за ликвидацию литературного наследия прошлого. Декларируя разрыв с «традиционными» литературными формами, они прокламируют в качестве новой формы, в качестве будто бы уже небуржуазного способа выражения псевдореалистический творческий метод эпохи относительной стабилизации капитализма — «новую предметность».
