Переход от этого «радикального» мистицизма к фашистским мотивам представлен ясно уже Эрнстом Юнгером. Он также исходит из самого радикального иррационализма. Юнгер проповедует «активизм», высшим проявлением которого является война. На основе иррационалистического «активизма» он строит сектантскую «теорию» (на которую оказали сильное влияние социал-демократические «теории» планового хозяйства) о царстве «рабочего как образа», о рождающемся «ландшафте мастерской» и сменяющем его «ландшафте плана». В своем, мнимом разрыве с миром «буржуа» он декларирует разрыв со всем прежним искусством. «Без всякого сомнения, — говорит он, — какое-нибудь расписание поездов имеет в настоящее время большее значение, чем новейшее размазывание однажды пережитого в буржуазном романе»22. Он отбрасывает не только современное искусство, он отвергает также искусство прошлого как нечто музейное, как «исторический фетишизм». Юнгер выступает с проповедью жертвы и смирения, с требованием иерархии. «Отсюда мы вступили в ландшафт мастерских, который требует от поколения, истощающего в нем свои силы, жертвы и смирения. Поэтому необходимо осознать, что в тех формах, которые теперь выступают, нет твердой и недвижной меры и ее не может быть по той причине, что пока идет работа над созданием средств и инструментов, а не форм. Мы пребываем в борьбе и вынуждены заниматься мероприятиями, цель которых господство, т. е. создание иерархического порядка, законы которого теперь только предстоит развить. Это состояние предполагает простую и ограниченную деятельность, во время которой ценность средств определяется тем, в какой мере они пригодны для борьбы в самом широком смысле слова»23. В полном соответствии с этой концепцией Юнгер рассматривает всякое занятие искусством прямо как государственную измену. Сожжение книг национал-социализмом еще до захвата последним власти уже выдвигалось Юнгером в качестве теоретического требования. «Поэтому в Германии можно с полной уверенностью встречать этих людей искусства в тесном контакте со всеми теми силами, которые носят на лице своем открытую или прикрытую печать измены. К счастью среди нашей нынешней молодежи можно встретить все растущее чутье по отношению к такому контакту, и у нас уже начинают догадываться, что в этом кругу применение абстрактного духа уже носит характер изменнической деятельности»24. Восхваление варварства прошедшего, настоящего и будущего, начатое Ницше, выступает в фашистской концепции Юнгера как теория варварства. Гитлер и Геббельс дополняют Юнгера тем, что сооружают костры для книг и застенки для писателей, а также тем, что сектантский фашизм Юнгера у них уступает место декларативно-помпезной и лживой демагогии, имеющей целью удержать массы в колеснице монополистического капитала.
Исходной точкой у всех без исключения фашиствующих групп является «переживание войны». Они прославляют империалистическую войну, поэзию боя, требуют полной милитаризации Германии, «полной мобилизации» (Юнгер). Этот призыв к «активности» контрреволюционных сил прикрывается идеалистической шарлатанской фразой о преодолении «вещественных сил» в капиталистической экономике, оставаясь на почве частной собственности. Пробужденная кризисом капиталистической системы ненависть мелкого буржуа к монополистическому капиталу, отводится фашистскими демагогами в русло не опасных для буржуазии и направляемых против коммунизма ламентаций по адресу экономики как «материального воплощения бездушного механического материализма». Эрнст фон Саломон вкладывает в уста героя своего уже ранее цитированного романа следующие слова: «Одной тирании мы никогда не можем подчиниться — тирании экономики; так как она совершенно чужда нашему существу, мы не можем в ней окрепнуть. Здесь мы имеем критерий, который следует знать, не требуя доказательств».
Потерявшего почву мелкого буржуа фашистские демагоги направляют против пролетарский революции. Изолгавшиеся в конец Гитлер, Розенберг и Ко используют именно эти настроения отчаяния мелкого буржуа, раздувая в нем страх перед пролетарской революцией. Этот страх фашизм использует в интересах монополистического капитализма. Для этого фашизм бросает демагогические лозунги «народного единения», которое призвано якобы уничтожить «принижающее господство экономики». Фашизм использовал растерянность мелких буржуа для того, чтобы навербовать из них армию наемников, предназначенную для подавления трудящихся монополистическим капиталом. Шатания и колебания мелкобуржуазных идеологов улавливаются идеологами и политиками фашизма посредством звонких демагогических фраз о «стальной романтике» (Геббельс), о «героическом реализме» (Боймлер) и т. д.
