— Как жаль, что на пути к удаче встало предательство.
Голос Софхатепа положил конец размышлениям фараона.
— Мой повелитель, скоро праздничное шествие.
Фараон взглянул на него, как человек, которого пробудили от глубокого сна, и пробормотал: «Неужели?» Затем он встал и направился к балкону, выходившему на огромную дворцовую площадь. Колесницы уже выстроились рядами, было видно, как вдали шумные гуляки врываются на площадь. Лицо фараона стало мертвенно-бледным, он бросил взгляд на это многолюдное зрелище и вернулся к прежнему месту. Затем он удалился в свои покои и пробыл там некоторое время. Фараон появился в леопардовой шкуре, служившей знаком отличия жречества, и сдвоенной короной на голове. Все уже готовились двинуться в путь, но не успели и шага сделать, как вошел дворцовый распорядитель, приветствовал своего повелителя и сказал:
— Господин, там комиссар полиции Абу просит разрешения предстать перед нашим повелителем.
Фараон и его два советника, заметив признаки испуга на лице камергера, не стали возражать. Главный комиссар приветствовал своего повелителя и, очень торопясь и волнуясь, сказал:
— Мой повелитель, я пришел смиренно просить вашу священную особу отказаться от шествия к храму Нила.
Оба советника затаили дыхание, когда фараон с тревогой спросил:
— И что побуждает тебя давать такой совет?
Тяжело дыша, главный комиссар ответил:
— В этот самый час я распорядился задержать множество человек, которые позволяли себе злобные выкрики в адрес благородного человека, высоко чтимого моим повелителем, и боюсь, что такие же выкрики могут звучать и во время шествия.
Сердце фараона дрогнуло, его кровь забурлила от гнева, он прерывающимся голосом спросил полицейского комиссара:
— Что они выкрикивали?
Комиссар нервно сглотнул и, чувствуя себя неловко, сказал:
— Они кричали: «Долой шлюху! Долой женщину, которая грабит храмы!»
Услышав это, фараон взбесился и громоподобным голосом воскликнул:
— Как они посмели! Я обязан нанести удар, который раз и навсегда избавит меня от них, иначе можно сойти с ума!
Комиссар продолжил с дрожью в голосе:
— Эти злодеи оказали сопротивление моим людям, вспыхнули яростные стычки между ними и нами, на время воцарились хаос и неразбериха, раздались еще более злостные и подстрекательские выкрики.
Фараон стиснул зубы от гнева и отвращения и спросил:
— Что еще они выкрикивали?
Комиссар опустил голову и едва слышно промолвил:
— Эти наглые злодеи изволили оскорбить более высокую персону.
— Меня? — спросил фараон, не веря своим ушам.
Комиссар молча отступил назад, его лицо побледнело. Софхатеп не выдержал и воскликнул:
— Своим ушам поверить не могу!
Таху негодовал:
— Такое безумие трудно представить.
Фараон нервно рассмеялся и с нескрываемой злобой в голосе спросил:
— Там, как народ величал меня? Говори же. Я приказываю.
Комиссар полиции ответил:
— Эти мерзавцы кричали: «Наш повелитель — легкомысленный человек. Нам нужен серьезный фараон».
Фараон еще раз нервно рассмеялся и со злой иронией сказал:
— Какая жалость. Духовенство считает, что Меренра больше недостоин восседать на троне. Так что они еще выкрикивали?
Комиссар заговорил так тихо, что его голос был едва слышен:
— Мой повелитель, они долго и радостно восхваляли жизнь ее величества царицы Нитокрис.
Глаза фараона вдруг сверкнули, он нежно прошептал имя Нитокрис, будто вспомнил нечто былое и уже давно забытое. Два советника с тревогой переглянулись. Фараон заметил их испуг, а также неловкость, которую испытывал комиссар. Фараон не собирался обсуждать царицу, но он не без отчаяния задался вопросом, что та испытывает к подобному выражению чувств. Он был крайне подавлен и понимал, что его охватывает безудержный гнев, непокорность, безрассудство. Он резко обратился к Софхатепу:
— Не пора ли нам в путь?
Изумленный Софхатеп спросил:
— Разве мой повелитель не откажется от участия в празднике?
В свою очередь, фараон задал вопрос:
— Ты меня не расслышал, первый министр?
Софхатеп растерялся и робко ответил:
— Уже пора, мой повелитель. Я подумал, что ты решил остаться во дворце.
Однако фараон заговорил со спокойствием, какое наступает перед бурей:
