— Ты даже сейчас рассыпаешь горячий пепел ревности, — выдавил он сквозь зубы.
Царица топнула ногой и встала. Фараон вывел ее из себя.
— Фараон, — возмущенно сказала она, — царица не обязана стыдиться того, что ревнует мужа, но фараон воистину должен стыдиться того, что швыряет деньги собственного государства к ногам танцовщицы, позволяя всем без исключения злобно сплетничать о своем чистом и незапятнанном троне.
Сказав эти слова, царица удалилась, не обращая внимания на его возражения.
* * *
Гнев поглотил фараона, он потерял спокойствие. Он считал Хнумхотепа единственным виновником всех своих бед. Он вызвал Софхатепа и велел тому сообщить первому министру Хнумхотепу, что ждет его. Озадаченный распорядитель двора тут же отправился выполнить приказ своего повелителя. Первый министр явился, раздираемый надеждой и отчаянием, его тут же провели к разгневанному фараону. Хнумхотеп вымолвил традиционное приветствие, но фараон не обратил на это внимание и резко прервал его:
— Разве я не велел тебе, первый министр, больше не поднимать вопроса о храмовой собственности?
Первого министра потряс злобный тон, какой он слышал впервые, и он почувствовал, что его надежды угасают.
— Мой повелитель, — произнес он с отчаянием в голосе, — я считал своим долгом довести до вашего блистательного внимания жалобы людей, преданных и верных вам.
— Все как раз наоборот, — жестко ответил фараон, — ты хотел посеять раздор между мною и царицей и добиться своей цели, воспользовавшись этим.
Первый министр сложил руки в мольбе, он собирался заговорить, но смог вымолвить лишь:
— Мой повелитель, мой повелитель…
— Хнумхотеп, — закричал взбешенный фараон, — ты отказываешься подчиняться моим приказам. Отныне я тебе больше не доверяю.
Верховный жрец лишился языка и застыл на месте. Он печально опустил голову на грудь и голосом, в котором звучало крушение надежд, сказал:
— Мой повелитель, я действительно опечален тем, что вынужден покинуть славное поприще служения вам. Я стану тем, кем был раньше, — одним из верных вам ничтожных рабов.
* * *
Фараон почувствовал облегчение, после того как дал волю страшному гневу, и послал за Софхатепом и Таху. Оба тут же явились, не зная, зачем их вызвали.
— Я покончил с Хнумхотепом, — спокойно сообщил фараон.
Воцарилось мертвая тишина. На лице Софхатепа появилось изумление, но Таху это известие не тронуло. Фараон посмотрел сначала на одного, потом на другого и спросил:
— В чем дело, почему вы молчите?
— Это очень серьезный шаг, мой повелитель, — ответил Софхатеп.
— Софхатеп, ты считаешь этот шаг серьезным? Таху, а ты как думаешь?
Таху не шелохнулся, его чувства умерли, сердце не откликалось на события, однако он ответил:
— Повелитель, этот поступок вдохновили священные и божественные силы.
Фараон улыбнулся, а Софхатеп взвешивал новый поворот событий со всех сторон.
— Отныне Хнумхотеп обретет большую свободу действий, — заметил распорядитель двора фараона.
Фараон презрительно пожал плечами:
— Думаю, что он не станет подвергать себя опасности. — Затем он продолжил совсем другим тоном: — А теперь кого я, по-вашему, должен назначить его преемником?
Снова наступила тишина — оба советника задумались.
Фараон улыбнулся и сказал:
— Я выбираю Софхатепа. Что скажете?
— Тот, кого вы выбрали, мой повелитель, самый способный и преданный, — искренне ответил Таху.
Что же касается Софхатепа, то он казался обеспокоенным и расстроенным только что услышанным, но фараон тут же уговорил его, спросив:
— Ты оставишь своего повелителя в столь трудный час?
Софхатеп вздохнул и сказал:
— Мой повелитель убедится, что я ему предан.
