Наступали мгновения, когда безумие завладевало всем ее существом, в глазах вспыхивал странный огонь. Ей хотелось вскочить, метаться по комнате, отомстить за разбитое сердце, но она тут же с великим презрением твердила себе: «Разве подобает Нитокрис соперничать с женщиной, торгующей своим телом за золото?» В таких случаях ее кровь хладела и печаль застывала в сердце, будто яд в желудке.
Однако сегодня ей доказали, что из-за безответственности фараона страдают не только ее, но и другие сердца. Вот Хнумхотеп поведал ей о своих опасениях и вполне открыто дал понять: «Не подобает завладевать храмовой собственностью для того, чтобы Радопис могла проматывать ее». Более того, цвет сообщества мудрецов верил тому, что он говорил. Не лучше ли ей нарушить молчание? Если промолчать сейчас, то когда же она своей мудростью вылечит фараона от безумия? Ей было досадно, что глухое недовольство достигло незыблемого трона. Она чувствовала, что долг велит ей устранить эти опасения и восстановить хотя бы некоторую видимость порядка. Разве стоит считаться со своей гордостью? Нитокрис переступит через нее. Она решила идти вперед твердым шагом, с помощью богов встать на путь самообладания.
Царица успокоилась после таких размышлений, порожденных мудростью и внутренним убеждением. Растворилось прежнее упрямство, долго и цепко державшее ее в своих руках, и сейчас она бесповоротно решила предстать перед фараоном, проявить силу и искренность.
Нитокрис покинула зал, вернулась в царские покои и провела остаток дня в глубоких раздумьях. Ночью ее тревожный сон то и дело прерывался, она отчаянно желала, чтобы поскорее наступил день, ибо как раз в это время вставал фараон после бурно проведенной ночи. Не испытывая сожаления, она уверенно направилась к покоям фараона.
Неожиданное появление царицы вызвало некоторое замешательство среди стражи. Стражники отдали ей честь.
— Где наш повелитель? — обратилась царица с вопросом к одному из них.
— В своих личных покоях, ваше величество, — почтительно ответил тот.
Она неторопливо направилась к комнате, где фараон проводил время наедине, прошла через большую дверь и обнаружила фараона сидящим посреди комнаты в добрых сорока футах от входа. Комната изобиловала произведениями искусства и роскошью неописуемой красоты. Фараон не ждал ее появления, к тому же они в последний раз встречались несколько дней назад. Он удивленно встал, приветствовал ее с опасливой улыбкой и жестом пригласил сесть.
— Нитокрис, да одарят тебя боги счастьем. Если бы я знал, что ты желаешь видеть меня, я бы сам пришел к тебе, — сказал он.
Царица молча села и подумала про себя: «Разве ему неведомо, что я все время желаю видеть его?» Затем она обратилась к нему:
— Брат, я не хочу беспокоить тебя. Я готова являться к тебе, если так велит мне долг.
Фараон не обратил внимания на ее слова, он сильно расстроился, ибо ее приход и лицо, лишенное всякого выражения, обеспокоили его.
— Нитокрис, мне неловко, — сказал он.
Царицу удивило, что он так говорит. Ей стало немного не по себе, видя его столь довольным и цветущим, словно яркий цветок, и, несмотря на самообладание, она заволновалась.
— Ничто не причиняет мне столько боли, как осознание, что ты испытываешь неловкость.
В этих словах заключался тончайший намек, но он задел фараона и изменил его настроение. Он прикусил губу и ответил:
— Сестра, мужчины подвержены опасным желаниям и могут стать жертвой одного из них.
Подобное признание жестоко задело гордость и чувства царицы, она забыла о необходимости вести себя разумно и искренне сказала:
— Видят боги, мне досадно, фараон, что ты жалуешься на опасные желания.
Эти слова ужалили вспыльчивого фараона. Кровь ударила ему в голову, он вскочил, выражение его лица не предвещало ничего доброго. Царица опасалась, как бы гнев фараона, готовый обрушиться на нее, не подавил чувство негодования, излить которое она явилась сюда. Она пожалела о том, что сказала.
— Брат, это ты вынуждаешь меня говорить подобные слова, — с надеждой молвила она, — но я пришла не ради этого. Нет сомнения в том, что твой гнев удвоится, если я скажу, что пришла обсудить серьезные дела, касающиеся политики царства, на троне которого мы сидим вместе.
