Герцог спрыгнул со стола, стряхнул с сюртука пыль и спросил:
— Когда я смогу приступить к работе?
— Но позвольте, у нас уже есть суфлер, — попытался возразить директор.
— Так увольте, — просто ответил герцог.
Директор театра, впрочем, давно собирался избавиться от благодушного старичка-суфлера, который плохо слышал, отчего суфлировал недопустимо громким голосом.
— Вы будете мне платить столько же, сколько платили моему предшественнику, — успокоил герцог директора, испугавшегося, что ему придется ежемесячно раскошеливаться на приличную сумму.
Комнатенку суфлера вычистили и отмыли. Герцог разобрал кипы бумаги. Старые пьесы, снятые с репертуара, отдельные листочки с обрывками текстов, прочий хлам — все отправилось на помойку. Осталась лишь одна стопка бумаги. Впрочем, ее герцог вскоре тоже выбросил. Потому как обладал отменной памятью и быстро выучил пьесы наизусть.
На освободившееся место поставили небольшой буфет красного дерева, в нем всегда была наготове бутылочка модного абсента. Появилось и удобное кресло. Больше ничего в комнатенку не вместилось.
Вскоре после того, как герцог стал суфлером, посещаемость театра увеличилась. С одной стороны, многие захотели посмотреть на спектакли, в которых артистам суфлировал сам герцог . Странный поступок герцога объясняли тем, что, мол, тому захотелось быть поближе к прелестным женским лодыжками и пальчикам ног — поступок, конечно, сомнительный с точки зрения человека благородного происхождения, но вполне объяснимый. С другой стороны, актеры и актрисы, зная, что им суфлирует сам герцог , стремились играть как можно лучше.
Сборы от спектаклей возросли в несколько раз. «Черт с ним, точнее, с тем, что у него на уме, — думал директор театра про герцога. — Но ни говори, это просто подарок судьбы».
Вскоре герцог стал отличным театральным суфлером. Актеры прекрасно слышали его подсказки. Зрители же их не слышали вовсе. Некоторые из них, особо рьяные, помнившие времена, когда суфлера можно было слышать чуть ли не с последнего ряда, специально вооружались слуховыми трубками, чтобы уловить голос герцога. Особенно усердствовали дамы, которые находили герцога весьма пикантным молодым человеком и мечтали услышать из его уст реплики шекспировских или древнегреческих персонажей. Но как ни старались, не слышали ничего.
Однажды театр посетил первый министр государства. После спектакля он пробрался в комнату суфлера. Устроившись в единственном кресле, министр без лишних слов предложил герцогу стать его личным, министра, суфлером.
— Мне часто приходится бывать рода приемах, светских и деловых, политических и прочих, — говорил он. — И везде мне как лицу официальному нужно быть на высоте. Уметь вовремя ввернуть красивую фразу, вставить цитату из Цицерона, остроумно пошутить, рассказать анекдот, прочитать как бы невзначай сонет Петрарки — словом, вы меня понимаете. А с вашей помощью я это буду делать с необычайной ловкостью. И это не просто моя прихоть, не мое личное желание заработать себе репутацию. Это дело государственное…
Кусочек сахара, смоченный абсентом, вспыхнул на мгновение на ложечке и жидкой карамелью стек в стакан, подсластив горечь — пауза на раздумье.
Дальнейшая история герцога , как справедливо замечает Йозеф Крааль, достойна , , быть может, даже в романной форме. Ведь, к примеру, описание женитьбы герцога и судьба молодой герцогини займет целую главу. Отметим только, что она в дальнейшем стала пациенткой одного известного австрийского психиатра, потому что с некоторых пор стала жаловаться на то, что слышит какой-то голос, который подсказывает ей слова и поступки. На сеансе у психиатра она призналась, что ее решение тоже было продиктовано в прямом смысле этого слова…
Первый министр заблистал при императорском дворе. Однако блистал недолго. Однажды он позволил себе не слишком удачную шутку в отношении своего личного суфлера. Йозеф Крааль был свидетелем этого инцидента. Это случилось на каком-то важном приеме, на котором герцог
