Крылов стремился к точным и твердым определениям, работая в такой профессиональной среде, в которой подобный подход, переведенный в социальную плоскость, противоречил строю ее жизни, деланию карьеры, повседневному надуванию щек в качестве «персонификаторов интеллектуального труда», «мозга нации». Ясно, что т а к и е должны были защищаться от Крылова, прибегая к различным мерам той социальной защиты, на которую способны. Он нарушал их социальный покой и тем самым нарушал некие социальные законы, жить мешал, был неудобен. И в то же время... необходим как генератор идей и объект эксплуатации.
В этом заключалось главное противоречие той «системы жизни», в которую был «вписан» Крылов, и той социальной подсистемы, которая возникла на (и при) пересечении науки как деятельности и оргформы, советского обществоведения и советского коллектива, взятого в качестве социальной молекулы (или в качестве социального индивида).
Проблема и случай Крылова – это проблема более общего социального целого, противоречий этого целого, ярко проявившихся в жизни Крылова, в его личности. И понять эту ситуацию лучше всего можно на основе любимого Крыловым метода: от абстрактного – к конкретному, от общего – к частному, особенному.
Владимир Крылов работал в науке. Не просто в науке – в советском обществоведении, где он выступал в качестве теоретика. Кроме того, как любой советский человек он был членом советского производственного (властно-производственного) коллектива. Со всеми вытекающими конкретными последствиями из трех этих линий бытия, скрещение которых оказалось и скрещением судеб (или Судьбы) Володи Крылова.
В науке, как и в искусстве, профессиональная оценка и самооценка исходит из таких качеств, которые являются природными, – интеллект и талант. Эти качества официально провозглашались и ценились во всех современных (modern) обществах, будь то капитализм или коммунизм. В науке и в искусстве профессиональные успехи и достижения обретают характер цельно-личностных качеств, показателей личностной полноценности, состоятельности. Неудивительно, что такое совпадение профессиональной и социальной шкал с природной делает области этого совпадения (наука, искусство) зонами функционирования обостренных амбиций и человеческих чувств, а следовательно, резко усиливает распространение, роль и значение таких качеств, как ревность, зависть (см., например, «Театральный роман» М.Булгакова), такого явления, как рессантимент. Не умеет человек быстро класть кирпичи – это одно. Это навык. А вот слабый или посредственный интеллект, интеллектуальная неспособность или, попросту говоря, умственная глупость (выделяю определение, поскольку умственная глупость может оказаться социальным умом или даже счастьем) – это уже не навык, не профессиональное (не только и не столько профессиональное) качество, а человеческое, природное. В дураках ходить никому не охота. А приходится. Ясно, что более умные и талантливые в таких сферах, где именно эти качества суть основа профессиональной оценки и (теоретически) профессионального и социального роста, не говоря уже о формировании Я-концепции и Я-образа, как правило, являются объектом зависти и ненависти со стороны как просто бездарных, так и (особенно) менее способных и талантливых, т.е. тех, кто может оценить высокий результат, но не способен дотянуться до него, вообще не способен давать результаты выше некоего среднего уровня.
Разумеется, были, есть и будут люди, способные трезво и без эмоций оценивать себя и также трезво и без эмоций сопоставлять с другими. И такие люди есть. Однако есть и другие, и их много – слаб человек. Говорил же Леонардо да Винчи на заре современной эпохи, что великие труды (да и просто труды, но чем более великие, тем больше, добавлю я) в науке и в искусстве вознаграждаются голодом и жаждой, тяготами, ударами и уколами, ругательствами и великими подлостями. Так было и будет всегда и везде. Люди за две тысячи лет не изменились, заметил претерпевший много подлостей Мастер Михаил Булгаков устами Воланда. Тем более они не изменились за чуть менее полтысячелетия, отделяющих нас от Леонардо. Ему, который ныне является символом и чуть ли не образом-синонимом Ренессанса, «друзья-доброжелатели» тоже создавали репутацию: не эстет, не интеллектуал (греческого не знает, латынь – едва), мужик, ремесленник. Да. Великие подлости.
