— Давай, Парк, — едко сказал отец, — одевайся и наводи красоту.
Можно подумать, он будет красить глаза ради выставки лодок.
— Давай, — сказала мама, проверяя помаду у зеркала в прихожей, — ты же знаешь: твой отец ненавидит толпы.
— Я обязан идти?
— А ты не хочешь? — Она взбила волосы.
— Да нет, хочу… — Он не хотел. — Но вдруг Элеанора придет? Нам с ней надо бы поговорить.
— Что-то не так. Ты уверен, что вы не поругались?
— Нет, не поругались. Я просто… беспокоюсь о ней. И даже позвонить не могу. Ты же знаешь: у нее нет телефона.
Мама отвернулась от зеркала.
— Ладно, — сказала она, — оставайся. Но пропылесосишь полы, ладно? И убери эту кучу черной одежды в своей комнате.
— Спасибо, — сказал Парк. И обнял ее.
— Парк! Минди! — Отец стоял в дверях. — Пошли уже.
— Парк останется дома, — сказала мама. — А мы идем.
Отец послал ему острый взгляд, но не стал возражать.
Парк не привык быть дома один. Он пропылесосил. Убрал одежду. Сделал себе сандвич и посмотрел серию «Молодежи»[116] на MTV. А потом задремал на диване.
Он услышал дверной звонок и ринулся открывать, не успев еще толком проснуться. Сердце бешено стучало в груди. Так бывает, когда заснешь среди дня и не сразу вспоминаешь, как просыпаться.
Парк не сомневался, что это Элеанора. И открыл дверь, даже не проверяя.
Элеанора
Машины не было — и Элеанора решила, что семьи Парка нет дома. Они, возможно, уехали на какую-нибудь крутую семейную прогулку — обедать в «Бонанзе» и фотографироваться в одинаковых свитерах.
Она уже собиралась уйти, когда дверь распахнулась. Элеанора еще не успела смутиться или ощутить неловкость из-за вчерашнего — а Парк уже тащил ее в дом, ухватив за рукав.
Еще не закрыв дверь, он обнял ее — по-настоящему обнял. Сомкнув пальцы у нее за спиной. Обычно Парк держал Элеанору ладонями за талию, словно в медленном танце. На этот же раз все было… как-то иначе. Его руки обвили ее, его лицо спряталось в ее волосах, и ей некуда деться, кроме как прижаться к нему.
Он был теплым… Теплым, нежным и мягким.
Словно спящий ребенок, подумала она. Вроде того. Не в буквальном смысле.
Элеанора снова попыталась смутиться.
Парк пинком закрыл дверь и привалился к ней спиной, все крепче прижимая к себе Элеанору. Его волосы падали на лицо, а глаза были полузакрыты. Затуманенные. Нежные.
— Ты спал? — прошептала она — так, словно боялась разбудить его.
Парк не ответил. Приоткрыв рот, он впился в ее губы. Ее затылок лег в его ладонь. Он так крепко прижимал ее к себе, что некуда было деться. Она не могла ни выпрямиться, ни вздохнуть. И не могла сохранить никаких тайн. Его дыхание клокотало у нее в горле. Она чувствовала его пальцы — на шее, на спине… Ее собственные руки нелепо висели вдоль тела, словно им не было здесь места. Может, и ей самой не было здесь места…
Парк, видимо, почувствовал это. Он оторвался от ее губ и вытер рот о футболку на плече. Он смотрел на нее, словно увидел впервые с тех пор, как она переступила порог.
— Эй… — сказал он, переведя дыхание. — Что происходит? Ты в порядке?
Элеанора взглянула Парку в лицо, не зная, как трактовать его странное выражение. Парк опустил подбородок, словно его рот не желал отодвигаться от ее губ. Его глаза были такими зелеными, что могли превратить углекислый газ в кислород.
И он трогал ее — во всех местах, прикосновений к которым она так боялась…
Элеанора предприняла одну последнюю попытку смутиться.
Парк
На миг показалось, что он зашел слишком далеко.
Он не собирался делать ничего такого, он еще не отошел от сна. И он думал об Элеаноре, грезил о ней — все эти бесконечные часы. А она замерла в его руках. На миг он решил, что зашел слишком далеко. Что переступил черту.
А потом Элеанора прикоснулась к нему. Тронула его шею.
Трудно сказать, чем это отличалось от всех прочих моментов, когда она касалась его. Элеанора стала другой. Только что она была застывшей и неподвижной — и вдруг ожила.
Она притронулась к его шее. Повела рукой вниз по груди. Парку хотелось бы быть выше и шире; он надеялся, что Элеанора не остановится.
Она была очень нежной в сравнении с ним. Может, она хотела его не настолько, насколько он желал ее. Но даже если она хотела его хотя бы вполовину так же сильно…
