Мама поспешила в дом, а Элеанора спрятала лицо в ладонях, стараясь ничего не размазать. Она ощутила руки Парка на своих запястьях.
— Прости, — сказал он. — Я знал, что ты ненавидишь все это, но не думал, что настолько.
— Мне так стыдно.
— Почему?
— Потому что… ты смотришь на меня.
— Я всегда на тебя смотрю.
— Знаю. Прекрати сейчас же.
— Она просто хотела, чтобы ты нашла свой имидж. Это ее конек.
— Я правда выгляжу как танцовщица из «Чистого золота»?
— Нет.
— Боже, — сказала Элеанора. — Так я и выгляжу.
— Да нет же! Посмотри. Просто посмотри.
— Не хочу.
— Посмотри сейчас, — сказал Парк, — пока мама не вернулась.
— Только если ты закроешь глаза.
— Ладно, закрыл.
Элеанора убрала руки от лица и взглянула в зеркало. Оказалось: все не так страшно. Просто потому, что это была не она. Просто потому, что из зеркала смотрел на нее другой человек. Некто с четко очерченными скулами, огромными глазами и влажными губами. Те же кудри, что у нее, только более упругие. И менее взъерошенные.
Как же она ненавидела все это!
— Можно открыть глаза? — спросил Парк.
— Нет!
— Ты плачешь?
— Нет. — Разумеется, она плакала. Сейчас слезы разрушат это ненастоящее лицо, и мама Парка снова ее возненавидит.
Парк открыл глаза и присел на трюмо перед Элеанорой.
— Все так плохо? — спросил он.
— Это не я.
— Это ты.
— Я просто… я выгляжу так, словно играю роль. Так, словно пытаюсь быть кем-то другим.
…Кем-то красивым и привлекательным. Отвратительная роль.
— А мне кажется, волосы и правда отлично выглядят, — сказал Парк.
— Это не мои волосы.
— Это…
— Я не хочу, чтобы твоя мама видела меня расстроенной. Не хочу задеть ее чувства.
— Поцелуй меня.
— Что?!
Он поцеловал ее. Элеанора почувствовала, как опускаются ее плечи и раскручиваются завязавшиеся узлом внутренности. Потом, впрочем, они стали скручиваться в другую сторону. Элеанора отстранилась.
— Ты целуешь меня, потому что я не похожа на себя?
— Ты похожа на себя. Что за глупости?
— Я тебе больше нравлюсь такой? — спросила она. — Если что, имей в виду: я никогда больше не буду так выглядеть.
— Ты выглядишь собой. Разве только мне малость недостает твоих веснушек. — Он потер ее щеку рукавом. — Ну вот.
— А ты выглядишь другим человеком, — сказала она, — хотя у тебя просто остались следы подводки.
— Так я тебе больше нравлюсь?
Она округлила глаза. Ее шея налилась жаром, словно охваченная огнем.
— Ты просто совсем другой. Словно и не ты…
— А ты — это ты. Просто немного громкости прибавлено.
Элеанора снова взглянула в зеркало.
— Штука вот в чем, — сказал Парк. — Думаю, моя мама считает, что именно это и есть естественный вид.
Элеанора рассмеялась.
Открылась дверь.
— О-о! Я же велела вам подождать. Ну как, удивились?
Элеанора кивнула.
— Ты плакала? О, как я могла забыть!
— Простите, я все размазала.
— Ничего ты не размазала, — сказала мама Парка. — Влагостойкая тушь и прочная основа.
— Спасибо, — осторожно сказала Элеанора. — Такая потрясающая разница…
— Я тебе соберу комплект, — сказала мама. — Все равно я редко использую эти цвета… Так, Парк, сядь. Раз уж мы здесь, приведу твои волосы в порядок. Ты такой косматый.
Элеанора сидела перед ним, и они играли в «камень-ножницы-бумага» на его коленке.
Парк
Элеанора выглядела другим человеком, и Парк не знал, кто из этих двух нравится ему больше. Возможно, они обе.
Он не мог понять, почему она так расстроилась. Иногда казалось: она нарочно пытается спрятать все то, что в ней есть красивого. Нарочно пытается выглядеть уродливо.
Нечто подобное говорила и его мама. Потому он и не сказал ничего Элеаноре. Считалось ли это неискренностью?..
Он понимал, почему Элеанора так старается отличаться от других. Потому что она и отличалась на самом-то деле. Не боялась быть собой. Или, возможно, боялась стать такой, как все остальные. Было в этом что-то действительно захватывающее. Некое священное безумие. И Парк желал приобщиться к нему.
А теперь ты выбита из колеи? — хотелось ему спросить у Элеаноры…
На следующее утро Парк взял в ванную подводку цвета оникс и подрисовал глаза. Получилось не столь аккуратно, как у мамы, но, возможно, так даже лучше. Более по-мужски.
