— Не знаю, — ответила она, — это просто буду не я.
— Это будешь ты, — сказала мама Парка, глядя на карандаш. — Очень хороший для тебя цвет. Коричный.
— Это помада?
— Нет, подводка для глаз.
К подводке для глаз Элеанора относилась с особенной настороженностью.
— Для чего она?
— Это макияж, — сказала мама немного раздраженно. — Ты станешь красивее.
Что-то коснулось глаза Элеанора. Его будто бы ожгло огнем.
— Мам… — начал Парк.
— Ладно, — сказала мама. — Я тебе покажу.
Она повернулась к Парку. И прежде чем кто-нибудь успел понять, что она задумала, ее большой палец оттянул уголок его глаза.
— Коричный светловат, — пробормотала мама, взяв другой карандаш. — Оникс.
— Мам… — сказал Парк с болью в голосе, но не пошевелился.
Мама села вполоборота, так, чтобы Элеаноре было видно, и ловко провела линию вдоль века Парка.
— Открой. — Он повиновался. — Прекрасно. Закрой.
Она подвела второй глаз. Потом добавила еще одну линию под нижним веком и лизнула палец, чтобы стереть подтек.
— Ну вот. Чудесно. Видишь? — сказала она, откидываясь назад, чтобы Элеанора могла рассмотреть. — Просто. Мило.
Парк не казался милым. Он казался опасным. Как Минг Беспощадный.[98] Или участник «Duran Duran».[99]
— Ты выглядишь как Роберт Смит,[100] — сказала Элеанора. Но… да, — подумала она, — и правда красиво…
Мама вклинилась между ними.
— Так, теперь закрой глаза, — сказала она Элеаноре. — Открой. Хорошо… Закрой снова.
Ощущение такое, что кто-то рисует по твоему глазу карандашом… А потом все закончилось, и мама Парка протерла щеки Элеаноры чем-то прохладным.
— Все очень просто, — сказала мама. — Основа, пудра, подводка, тени, тушь, контурный карандаш, помада, румяна. Восемь шагов, пятнадцать минут.
Мама Парка выглядела очень деловитой, точь-в-точь участница кулинарного телешоу. Она встала за спиной у Элеаноры и размотала полотенце.
Теперь Элеанора могла посмотреть на Парка — и хотела этого, но опасалась, что он посмотрит на нее. Лицо казалось тяжелым и липким. Она, вероятно, выглядела как все эти женщины с журнальных обложек.
Парк подтащил свой стул поближе к ней и стал постукивать кулаком по ее коленке. Секунду спустя Элеанора сообразила, что он вызывает ее на игру «камень-ножницы-бумага».
Они играли и играли. Годился любой предлог, чтобы прикоснуться к нему. И годился любой предлог, чтобы не смотреть на него. Парк смыл подводку с глаз, но по-прежнему выглядел как-то необычно. Хотя Элеанора не смогла бы объяснить, что изменилось.
— Так Парк обычно отвлекает маленьких детей во время стрижки, — сказала мама. — Ты, видимо, кажешься очень испуганной, Элеанора. Не волнуйся. Я же обещала, что не буду ничего стричь.
Парк и Элеанора оба выкинули «ножницы».
Мама втерла половину банки мусса в ее волосы, а потом высушила их феном (о котором Элеанора никогда раньше даже не слышала, но, похоже, это было очень-очень важно).
Если послушать маму Парка, то все, что Элеанора делала со своими волосами — мыла их, расчесывала, вплетала бусины и шелковые цветы — все это она делала неправильно. Ей следовало укладывать волосы, фиксировать прическу и по возможности спать на атласной наволочке.
— Думаю, тебе очень пойдет челка, — сказала мама. — Может, в следующий раз мы попробуем ее сделать.
Следующего раза не будет. Никогда. — Пообещала Элеанора себе и Господу Богу.
— Ну вот, готово. — Мама Парка широко улыбалась. — Выглядит прелестно. Готова взглянуть? — Она повернула Элеанору к зеркалу. — Та-дам!
Элеанора смотрела на свои коленки.
— Ну же, Элеанора, взгляни в зеркало. Это чудесно.
Она не могла заставить себя. Парк и его мама — оба смотрели на нее. А хотелось исчезнуть. Провалиться сквозь землю. Все это было плохой идеей. Ужасной идеей. Элеанора чуть не плакала. Сейчас она устроит истерику, и мама Парка снова ее возненавидит…
— Эй, Минди! — Отец Парка открыл дверь и заглянул в гараж. — Тебя к телефону… Ого! Вы только гляньте! Элеанора, ты выглядишь как танцовщица из «Чистого золота».[101]
— Вот видишь, — сказала мама. — Я же говорила: чудесно. Не смотри в зеркало, пока я не вернусь. Взгляд в зеркало — лучшая часть всего процесса.
