— Ты не обязан ничего мне дарить, — сказала она.
— Не глупи.
Элеанора не пошевелилась, и тогда Парк просто сунул сверток ей в руку.
— Я пытался придумать подарок… какую-то вещь, которую не заметил бы никто, кроме тебя, — сказал он, откидывая с лица пряди волос. — То, что ты смогла бы объяснить своей маме… Ну, типа, собирался купить тебе какую-нибудь очень красивую ручку… но потом…
Парк наблюдал, как она разворачивает подарок. Элеаноре вдруг стало не по себе. Она случайно порвала обертку, и Парк забрал у нее бумагу. Внутри была маленькая серая коробочка. Элеанора открыла ее.
Кулон. Тонкая серебряная цепочка с маленькой подвеской в виде серебряной фиалки.
— Я пойму, если ты откажешься это взять, — сказал Парк.
Ей следовало отказаться. Но она не смогла.
Парк
Какая глупость! Нужно было ручку. Украшение — это слишком публичное… и слишком личное. Потому-то Парк и купил его. Он не мог подарить Элеаноре ручку. Или закладку. Не было закладки, выражающей его чувства.
Парк потратил на кулон большую часть денег, которые откладывал на стереомагнитолу для машины. Он нашел его в ювелирном магазине — в торговом центре, где люди примеряли обручальные кольца.
— Я сохранил чек, — сказал он.
— Нет, — сказала Элеанора, поднимая взгляд. Она выглядела взволнованной, но Парк не мог понять, почему. — Нет. Он красивый. Спасибо.
— Ты будешь его носить?
Она кивнула.
Парк пропустил ее волосы сквозь пальцы и притронулся к шее сзади, стараясь справиться с собой.
— Наденешь сейчас?
Секунду Элеанора молча смотрела на него, потом снова кивнула. Парк вынул кулон из коробочки и аккуратно обернул цепочку вокруг ее шеи. Именно так, как представлял себе это, когда покупал украшение.
Не исключено, что именно поэтому он его и купил — чтобы коснуться ее шеи под волосами. Он провел пальцами по цепочке и уложил подвеску в ямочку на горле.
Элеанора вздрогнула.
Парку хотелось потянуть за цепочку, привлечь Элеанору к своей груди и не отпускать.
Но он благоразумно убрал руки и привалился к дверному косяку.
Элеанора
Они сидели на кухне и играли в карты. В «Скорость».[94] Элеанора научила Парка этой игре и каждый раз побивала его за несколько первых раундов. Впрочем, после этого она обычно теряла бдительность. Мэйси тоже всегда начинала выигрывать после первых раундов.
Играть в карты на кухне Парка — лучше, чем просто сидеть в гостиной, раздумывая о том, что они бы сделали, если б остались наедине.
Мама спросила, как прошло Рождество, и Элеанора сказала: чудесно.
— Что у вас было на ужин? — спросила мама. — Индейка или окорок?
— Индейка. И пюре с укропом… Моя мама датчанка.
Парк перестал играть и уставился на нее. Элеанора стрельнула в него глазами. «Что? Я датчанка. Закрой рот», — сказала бы она, если б его мамы не было рядом.
— Вот откуда эти прекрасные рыжие волосы, — понимающе сказала мама.
Парк улыбнулся Элеаноре. В ответ она сделала страшные глаза.
Когда его мама отлучилась к бабушке с дедушкой, Парк пихнул ее под столом ногой. На нем не было обуви.
— Я и не знал, что ты датчанка, — сказал он.
— Сейчас будет очередная прекрасная беседа из серии: у-нас-нет-никаких-секретов-друг-от-друга?
— Именно. Твоя мама датчанка?
— Ну да.
— А отец?
— Козел.
Парк нахмурился.
— А что? Ты хотел честности и откровенности? Ну вот. Сказать «козел» — честнее, чем «шотландец».
— Шотландец… — Он улыбнулся.
А Элеанора задумалась об этом новом уровне отношений между ними, которого так хотел Парк. Предельная честность и искренность? Едва ли она сумеет рассказать Парку всю уродливую правду…
Что, если Парк ошибается? Что, если он не сможет принять эту правду? И поймет, что все те вещи, которые он считал таинственными и интригующими, на самом деле просто… унылое уныльство?
Когда Парк стал расспрашивать ее о Рождестве, Элеанора рассказала ему о еде, которую приготовила мама, о фильмах, которые они смотрели, и о том, как Маус подумал, что «Гринч» — это фильм, где будет много злобных криков и воплей.[95]
Она почти ожидала, что он скажет: «Ладно, а теперь давай плохие новости».
Вместо этого Парк рассмеялся.
— Как думаешь, твоя мама нормально бы ко мне отнеслась? — спросил он. — Ну, понимаешь… если бы не твой отчим?