Вернувшись к себе, Парк крикнул:
— Мам! Я пришел!
— Парк, — откликнулась она, — вон отсюда. В гараж!
Он ухватил в холодильнике вишневое мороженое и направился «вон отсюда». Парк уловил запах раствора для химической завивки, едва открыв дверь.
Отец Парка превратил гараж в салон, когда Джош пошел в детский сад, а мама поступила на курсы косметологов. У нее даже была небольшая вывеска над входной дверью: «Прически и маникюр от Минди».
Мин Дай — так писалось ее имя в водительских правах.
Все в квартале, кому нужны были макияж или прическа, шли к маме Парка. В преддверии школьного бала или выпускного вечера она проводила в гараже весь день. Парка и Джоша время от времени подряжали держать горячие щипцы для завивки.
Сегодня в мамином кресле сидела Тина. Ее волосы никак не желали скручиваться и превращаться в локоны. Мама поливала их чем-то из пластиковой бутылки. Запах выедал глаза.
— Привет, мам, — сказал Парк. — Привет, Тина.
— Привет, милый, — сказала мама. Она произносила это «милый» с двумя «и».
Тина широко улыбнулась им обоим.
— Закрой глаза, Ти-на, — сказала мама. — Не открывай.
— А что, миссис Шеридан, — сказала Тина, прижимая к глазам белую салфетку, — вы уже познакомились с девушкой Парка?
Мама не подняла взгляда от головы Тины.
— Нееет, — сказала она, прищелкнув языком. — Нет девушки. Не у Парка.
— Так-так, — сказала Тина. — Рассказал бы ты маме, Парк? Ее зовут Элеанора. Новенькая. Пришла к нам в школу в этом году. В автобусе их просто невозможно оттащить друг от друга.
Парк смотрел на Тину. Пораженный, что она заложила его вот так. Ошарашенный ее романтическим взглядом на автобусные будни. Удивленный, что она вообще обращала внимание на него и Элеанору… Мама глянула на Парка, но тут же отвернулась: волосы Тины переживали кризис.
— Я ничего не знаю о девушке, — сказала она.
— Наверняка вы ее видели. Она же живет в нашем квартале, — уверенно заявила Тина. — У нее прелестные рыжие волосы. Натуральные кудри.
— Правда? — сказала мама.
— Нет! — выдохнул Парк. Гнев и еще какие-то неосознанные пока чувства бурлили в нем, устремляясь наружу.
— Ты же парень, Парк. Ты в этом не разбираешься, — усмехнулась Тина. — Я уверена, что они натуральные.
— Нет. Она не моя девушка. У меня нет девушки! — сказал он, обернувшись к маме.
— Ладно, ладно, — откликнулась она. — Слишком много женских разговоров для тебя. Слишком много разговоров, Ти-на. Пойди, проверь обед, — велела она Парку.
Он попятился из гаража, все еще порываясь возражать, чувствуя, как протестующие реплики раздирают горло. Он хлопнул дверью. На кухне под его раздачу попало все, чем можно было хлопнуть. Духовка. Шкафчики. Мусорная корзина.
— Что с тобой? — спросил отец, заходя на кухню.
Парк похолодел. Сегодня вечером ему не нужны неприятности.
— Ничего, — сказал он. — Извини. Прости, пожалуйста.
— Боже, Парк! Иди, побей грушу.
Старая боксерская груша висела в гараже, суля решение проблемам Парка.
— Минди! — крикнул отец.
— Я здесь!
Элеанора не позвонила во время ужина — и хорошо. Отец немного успокоился.
Однако не позвонила она и после ужина. Парк бродил вокруг дома, бездумно подбирая какие-то вещи и снова бросая их. Глупость, конечно — но он боялся, что Элеанора не позвонит, потому что он предал ее. Что она каким-то образом об этом узнала. Что у нее есть такая вот суперсила — чувствовать, когда с ней поступают плохо…
Телефон зазвонил в 19:15, и мама взяла трубку. Парк мог с уверенностью сказать, что это бабушка. Он постукивал пальцами по книжной полке. Почему родители не установят режим «вызов на ожидании»? Он есть у всех. Он есть у бабушки с дедушкой. В конце концов, почему бабушка не может просто прийти, если уж ей приспичило поболтать? Она живет в соседнем доме.
— Нет, не думаю, — говорила мама. — «Шестьдесят минут» всегда по воскресеньям. Может быть, «Двадцать — двадцать»? Нет?.. Джон Стос-сель? Нет? Херальдо Ривьера? Дай-ан Сойер?[51]
Парк тихо прижался лбом к стене в гостиной.
— Да черт возьми, Парк! — рявкнул отец. — Что с тобой творится?
Они с Джошем пытались смотреть «Команду „А“».[52]
— Ничего, — сказал Парк. — Ничего. Извините. Я просто жду звонка.
