— Каждый имеет право. Это плохой человек, недобрый.
— Ах, вы уже узнали его насквозь.
Смит проигнорировал иронию.
— Это чудовище.
— И что же в нем такого чудовищного?
Смит со злостью сорвал стебель травы, сплел между пальцев и разорвал.
— Я не могу этого выразить. Это уже ни слово, ни образ. Я это попросту чувствую.
— Это мне понятно и знакомо. Не вы первый. Весьма распространенная болезнь. А рецепт таков: применять Ксавраса в небольших и очень постепенно увеличивающихся дозах.
— Да что вы такое плетете, пан ксендз!?
— Хе-хе. Фрейдовский моралист. Вы должны приезжать сюда в паломничества. Ну, ну, милый, ведь нечего же обижаться. Такова судьба всех свечек, выставленных на яркий солнечный свет. Знаю, что чувство не из приятных. Но с ним следует смириться. По этой земле еще ходят герои. Хотя вы наверняка надо мной насмеетесь.
— Нет, что вы, я же понимаю, вам необходимо иметь собственные символы, свои знамена.
Ксендз вновь обратил свой взгляд к Смиту, и Айен прочел на дне темных глаз Шмиги самое обычное, даже грязное, презрение.
— Таак. Ну ладно, снимайте, снимайте.
(((
Смит отряхнул от пыли старинные игрушки; имелся у него деревянный такой клоун по имени Культурный Релятивизм; он ужасно смешно подергивался на прогнивших шнурках, головка дергалась из стороны в сторону словно у пьяницы, на лице была вырезана широкая усмешка превосходства. Дикари, скачущие под там-там вокруг костра; все правильно, это было весьма живописное зрелище, шлем обожает подобные штучки.
А что еще Смиту оставалось? А совсем немного; его задачей был перевод Ксавраса на язык телевидения — только как это можно было сделать, не веря в него, не понимая его? Сляпать эффектный видеоклипчик может каждый; но здесь речь шла о правде, а чтобы показать на экране правду, нужно врать, в этом нет никакой тайны; вот только одна ложь другой не ровня, а правда остается одна — оставаясь снаружи, оставаясь чужим, Смит, хочешь не хочешь, каждым планом, каждым кадром создавал бы интересный приключенческий фильм о Неуловимом Выжрыне, сюжет которого был бы таким же фантастическим, что и супербоевик студии MGM. Другого выхода не было, приходилось лезть вовнутрь. А он не был в состоянии, ему блевать хотелось от отвращения.
Лишь только рассвело, когда с перевалов сползала холодная мгла, он потащился через лагерь, разыскивая ксендза Шмигу; кто-то указал ему дорогу. Теперь Смит все время ходил в шлеме, именно такими были принципы этой игры: не знаешь ни дня, ни часа, любое мгновение может оказаться тем самым единственным. Он потерял собственное лицо, люди Выжрына узнавали его по электронной маске, в их памяти он слился со всеми предыдущими посланниками Сети; по сути своей — Смит превратился в шлем.
Оказалось, что сегодня было воскресенье, Шмига проводил мессу. Айен подошел к самому концу; верующих было четырнадцать человек, в качестве алтаря служил древесный пень. Латынь Шмиги лилась быстрым ручьем; Смит не видел лица ксендза, но по быстрым, экономным жестам рук и жестко выпрямленной спине легко считывал ауру мыслей Шмиги. Закончив, тот собрал свои вещи и спрятал их в сидор; верующие, не говоря ни слова, разошлись. Смит же подошел к Смиге.
— Ну, чего? — буркнул тот.
— Не был бы пан ксендз так добр, чтобы...
— Вы снимали? А? Снимали? — Он постучал пальцем по шлему; Айен уклонился, отступил на шаг.
— Нет. Только зачем пан ксендз так взбесился?
Шмига пожал плечами.
— У меня сейчас нет времени, иду к Выжрыну.
— Тогда и я с паном ксендзом.
Шмига одарил его странным взглядом, но через мгновение только лишь снова пожал плечами, и они вместе пошли между деревьями.
Выжрын, вместе с мрачным толстяком и еще тремя мужчинами, сидел над разложенными на желтой пластиковой подстилке картами и что-то подсчитывал на калькуляторе. Чуть подальше Вышел Конь Иной Цвета Огня объедался зелеными ягодами. Увидав Шмигу и Смита, все прервали свои занятия.
— Что случилось? — буркнул заслюнявившийся старик в коричневом пальто, глядя на пришедших исподлобья.
— Выключи! — рявкнул Выжрын Смиту, поднимаясь с земли и указывая калькулятором в сторону головы Айена.
