(((
Спрятались в какой-то балке у подножья горы. Смит проспал двенадцать часов. Проснувшись, он сожрал приличную порцию бигоса. Потом снова заснул. Второй раз он проснулся уже на рассвете. Установил связь с Нью-Йорком. Центр уже начинал нервничать, ему приказали как можно быстрее передать хоть какой-нибудь материал. Пришлось вынимать шлем.
Устройство походило на переросший, угловатый колпак; он закрывал почти что всю голову, оставляя открытыми только рот и подбородок. Передняя часть лица была закрыта пластиково-металлической маской, похожей на голову какого-то насекомого, своими электронными усиками выступая вперед сантиметров на двадцать. В профиль шлем походил на самые древние, времен большевистской войны, примитивные версии переносных ноктовизоров; спереди же напоминал изображения голов роботов из комиксов начала века.
Смит надел шлем, застегнул, включил, протестировал, поменял установки фильтров звука и изображения, снова протестировал, записал пробную минуту материала (вид лагеря со склона, один длинный, статичный план), после чего открыл шлем для проверки проекционных систем. Все работало как часы. После этого он включил внутренний индикатор режима работы и отправился на поиски Ксавраса.
Люди показывали на него пальцами — но особой сенсации он не вызывал. Выжрыновцы — как и обычно — расположились весьма хаотично, избегая больших скоплений, так что Айену пришлось войти под деревья; в конце концов он начал расспрашивать дорогу, даже успел пожалеть об отсутствии Море Исторгло Умерших. На последнем отрезке пути Смита провел какой-то парень, почти подросток.
Ксаврас в этот момент брился; чуть сгорбившись, он косился на болтавшееся на елочной ветке металлическое зеркальце. Рядом, растянувшись под дубом, И Вышел Конь Иной Цвета Огня смазывал разобранный на части автомат. Где-то неподалеку играло радио, лес заполняли звуки балканского джаза.
Ксаврас оглянулся на Смита, на мгновение отведя бритву от горла.
— Господин Вельцманн, если не ошибаюсь, — буркнул он. — Может присветишь своей лампочкой?
— Мне нужно хоть что-нибудь записать, господин полковник.
— Ты же должен знать от тех, что были раньше, без моего разрешения нельзя записывать ни секунды.
— Знаю. Мне это не нравится. Это цензура.
Выжрын расхохотался.
— Ясное дело, что это цензура! А ты как думал? Ты уж помолчи немного, а не то я еще порежусь.
Смит присел на камне и стал ждать. Ксаврас же продолжил бритье. Он был раздет до пояса, и Айен прекрасно видел, что полковник никакой не Геркулес; по сути дела же это был стареющий мужик — если бы не коротко пристриженные волосы, то наверняка во многих местах блестела бы седина. Айен попытался вспомнить лицо Выжрына по присланным в WCN его предшественниками материалам: вроде бы и то же самое, но все-таки и другое.
Вышел Другой Конь Цвета Огня сложил свою пушку и в качестве пробы нацелил ее в Сита; это была германская анука 44, скорострельная дура, способная свалить атакующего тиранозавра. В ответ Смит нацелил на него объективы своего шлема.
Выжрын умылся и натянул майку. Высморкав нос, он уселся напротив Смита.
— Понимаю, что после столь спокойной зимы у вас там сухо, — сказал он, — так что начальство желает немножечко трупов, кровищи, материнских слез, а лучше всего — Ксавраса Выжрына, так? Ну ладно, проехали. Врубай свою штуковину.
Смит включил аппарат, и внутренний индикатор с OFF поменялся на ON.
— Наверняка до вас дошли сообщения о смерти президента Чернышевского, — начал Смит по-английски, как это делали и другие репортеры; привлекательность Выжрына для западных средств массовой информации заключалась, среди всего прочего, и в его коммуникабельности, единственный среди всех кровавых атаманов он мог бегло говорить по-английски и по-французски, все остальные лишь что-то там мямлили на нецивилизованных языках, так что зритель, слыша, что они и по-человечески говорить не могут, невольно лишал их человеческих черт: ведь до сих пор действовало универсальное определение варвара как типа, неспособного к общению на нашем языке. — Вы их подтверждаете?
