Эйтан провел Маркуса в середину вагона и усадил у окна. Лицом по направлению движения. По словам старика, у него начинала кружиться голова, если сесть наоборот.
В детстве Эйтан тоже испытывал нечто подобное, только в автобусах. В поездах, как ни посади, – никаких проблем. Странная штука физиология, подумал он. Кому-то достается вестибулярка как у космонавтов, а кого-то тошнит при одной мысли о поездках в общественном транспорте.
Установив кондиционер на самый слабый уровень обдува, Эйтан устроился на соседнем со стариком сиденье. Так можно было вытянуть ноги и принять почти лежачее положение. Настоящий бизнес-класс. Днем о такой роскоши и мечтать нечего. Особенно в час-пик. Ночью – совсем другое дело. Людей почти нет. Садись куда хочешь. Хоть ляг поперек сидений и спи. Никто и слова не скажет. Плохо только, что разносчики напитков и еды почти не работают в такое время – сэндвич бы сейчас не помешал.
– Что она тебе сказала? – прервав его мысли, спросил Маркус.
Эйтан сделал вид, будто не понял.
– О чем это ты?
– О Мири, – уточнил старик.
– Да ничего особенного, – Эйтан почесал кончик носа. – Я уже и не помню толком. Кажется, попросила быть повнимательнее. Что-то вроде того…
– Что-то вроде того? – переспросил Маркус. – Ну да. Конечно, – его губ коснулась чуть заметная улыбка. – Повнимательнее…
Он положил руку на столик. Провел ладонью по поверхности. Так, словно хотел смахнуть с него несуществующую пыль.
Эйтан понял, что попытка сгладить углы не удалась. Похоже, простыми отношения в этой семье не назовешь. Старик сразу раскусил его не слишком-то убедительную ложь. Но что поделать? Не выкладывать же напрямую, что внучка о нем думает?
Маркус отвернулся к окну. За стеклом проплывали утонувшие в темноте поля и одинокие частные дома.
Эйтан открыл рот, чтобы что-то добавить, но передумал. Тут уж, что ни скажи, все равно окажешься крайним.
Молча раскрыв рюкзак, он достал томик Сэлинджера.
В конце концов, Мири просила проводить старика, а не развлекать разговорами.
* * *
Несмотря на прекрасный слог, далеко не все рассказы сборника оставляли в душе Эйтана след. Вроде и написаны хорошо. И каждое слово на своем месте. Образы яркие. И описания подобраны точно. Но никакого эмоционального сопереживания.
Осилив пару историй, Эйтан подумал, что, может, Авиталь не так уж и неправа, что отложила сборник в сторону. Он уже хотел последовать ее примеру, но до конца поездки еще оставалось время, которое нужно было чем-то занять.
Маркус по-прежнему хранил молчание, а включать планшет не хотелось.
Так что Эйтан решил дать Сэлинджеру еще один шанс и, вздохнув, взялся за последний рассказ из сборника – «Тедди». Он-то его и зацепил.
В нем рассказывалось про мальчика, который стал мишенью для газет из-за того, что верил в ведическую теорию перевоплощения. Проще говоря, в переселение душ.
Особенно впечатляющим Эйтану показался эпизод, в котором Тедди рассказывал журналисту о том, что весь окружающий мир – это Бог. Эйтану так понравился этот диалог, что он даже загнул уголок страницы. Герой чем-то напомнил ему мальчика из «Матрицы», который убеждал Нео в том, что ложки не существует.
– Что читаешь? – нарушив молчание, спросил Маркус.
Вопрос прозвучал так неожиданно, что Эйтану пришлось приложить усилие, чтобы переключиться с воображаемой реальности на действительность.
– Сэлинджера, – оторвав взгляд от книги, ответил он. – «Девять рассказов».
– Надо же… – Старик заметно оживился и скосил взгляд на загнутый уголок страницы. – И как тебе?
Эйтан неопределенно пожал плечами.
– Если честно, не очень. Но некоторые вещи хороши.
– Хм…
– Особенно диалоги. Вроде бы ничего особенного. Обычная болтовня. Но в ней-то и вся соль. В смысле раскрытия персонажа, характера.
Маркус положил руку на подлокотник и постучал по нему пальцами. Пальцы были длинными и изящными. Как у пианиста.
– Часто берешь книгу в дорогу? – спросил он.
Эйтан пожал плечами.
– Да нет. Вообще-то я редко езжу. А в этот раз как-то машинально сунул сборник в рюкзак. Подруга не дочитала. Вот я и взял.
Старик снова замолчал.
За окном проносились отроги горы Кармель. Из-за яркой подсветки зданий казалось, что небо подернуто слоем желтой пыли. Туч видно не было. Лишь редкие перистые облака проплывали в фиолетовой вышине.
