– Я сегодня видела целую клинику безумцев!
– Лилит, я тебя очень прошу, не путай психов и безумцев и не причисляй ни к тем, ни к другим, молодых мальчиков, которые решили прикинуться психами, спасая себя от цепких лап войны и армии. Безумие – единственное в своем роде и неповторимое бытие. Так приятно, когда тебя изнутри ласкают нежные пальцы уходящего ума…Нет, он не покидает голову, он позволяет подсознанию выступать в главной роли. А подсознание – совершенное, но не постоянное пространство, заполненное до невидимых краев болью, в которую так сладко и пьяняще вливаются идеи, мысли, которые спали долгое время. И они боялись, что они никогда снова не проснутся и не смогут посмотреть, незаметно, через глазную призму, через палочки и колбочки, на мир одинаковых, на мир пустых, на мир, который правит глупостью и хитростью в наркотическом дуэте. Я бы не задумываясь, ни на секунду, ни на миллисекунду, променял бы свою вечность на безумие. Это такая сила, такая мощь, которую нельзя давать людям, поэтому ее получают только избранные, и они живут лучше, чем все Боги Олимпа, лучше, чем все Боги современных религий. Так, как живут безумцы, никто не может больше жить, все остальные существуют. Безумие – это чуть ли не самая главная добродетель, которую умудряется заслужить только один из миллиона, и жизнь его моментально меняется.
Лилит слушала его с настороженностью, периодически изумляясь высказываниям.
– Да ты сам, по-моему, обезумел, Левиафан! – воскликнула она, допивая фужер.
– Если бы, милая…если бы – он тяжело вздохнул и улыбнулся лукавой улыбкой.
Спустя три часа Лилит отправилась в спальню, сославшись на плохое самочувствие. Он прилег рядом, накрывая девушку одеялом.
– Мне плохо…пусто и одиноко. Это жалость. Мне так ее жалко, просто слов нет…
– Тебе надо просто отдохнуть… Спи.
Он гладил ее по плечу, шептал слова, Лилит проваливалась в сон, не вникая.
Левиафан поцеловал девушку в лоб и, выходя из комнаты, приглушил свет. Левиафан пытался создать уютную атмосферу для сна, чтобы он не покинул Лилит в самый неподходящий момент.
Выйдя на улицу, он оглядел дом и две машины, стоящие около него, а затем он словно исчез в темноте. Она как будто растворила его в себе, расщепила на маленькие атомы и молекулы, а потом нейтрализовала.
Ночь была такая нежная и черная, она даже позволила появиться звездам на небе, разрешила показать луне полукруглое лицо. Она согласилась на тишину, безветренную и пустую.
– Привет…Жаклин! – прошептал Левиафан, сидя у нее на кровати, его лицо было искажено фальшивой грустью и безысходностью.
Жаклин открыла глаза и подпрыгнула на кровати. Ее глаза расширились от неожиданности и страха, но она не издала ни единого звука, напоминающего крик.
– Я сумасшедшая… ты моя галлюцинация, подтверждающая мое сумасшествие. Тебя нет здесь, только я одна… – шептала она, рассматривая Левиафана.
Он скосил глаза на открытое окно, через него в комнату проходил свет от луны, и вампир был просто неописуем в этом лунном свете.
– Я пришел забрать твое сумасшествие. Я реален и к твоим галлюцинациям я не имею никакого отношения.
Он прикоснулся к ее щеке, давая ей возможность ощутить всю реальность происходящего. Затем его взгляд наполнился кровью и чернотой, изо рта показались длинные и крепкие клыки, острые как когти, белые, как снег. Он приблизился к ней и опустил взгляд на шею. Его губы нежно коснулись кожи и мягко поцеловали. Руки обняли талию и приподняли, крепко сжимая, и зубы вонзились в вену. Жаклин пискнула, и, с каждой секундой, ее тело становилось безжизненным. С каждой секундой, ее сердце билось все тише и медленнее. Ее пальцы становились холодными, а затем, целиком, конечности, потому что кровь уходила из ее тела. Левиафан медленно опускал почти мертвое тело на кровать, не отрываясь от раны.
– Но если я оставлю тебя умирать в таком состоянии, Лилит сожжет меня, так же, как и Мормо. А я еще хочу повеселиться с ней, до ее естественной смерти. Потому я обрекаю тебя на мою сделку, на которую ты уже не можешь не согласиться…Я забираю твое сумасшествие, а взамен даю тебе…вечность.
