Мать Аладдина думала о сыне,
Что не сносить бедняге головы,
Ведь в мира неразгаданной картине
Не всем места находятся, увы.
Она решила, что прикончит бредни
Его о дочке царской как-нибудь,
Ведь не вельможи он сынок наследний,
Пора б ему достойный выбрать путь
И мастерству учиться или пенью,
Или в Багдаде водоносом стать…
Но матери не занимать терпенья,
На то она не мачеха, а мать.
Тут я открыла ветхую калитку,
Смотрю, старушка медный раритет
Решила довести до блеска, плитку
Взяла засохшей глины и в момент
Тереть бока старинной лампы стала…
Тут дым из этой банки повалил
И тусклый блеск помятого металла
В руках старухи в тот же миг затмил.
Огромный джинн из дыма воплотился,
Его ступня была в мой цельный рост…
Он потянулся, в небо распрямился,
Чихнул, рукой потёр свой сизый нос.
Тут Аладдин из дома показался,
Взглянул на чудо, как бы ни при чём,
Потрогал джинна, нервно рассмеялся
И мать подпёр осевшую плечом, —
Старушка чуть со страху не упала,
Услышав голос джинна над собой:
«Сидел я в этой лампе лет немало!»
Был звук иерихонскою трубой.
Продолжил джинн, мол, раб я лампы медной,
Могу исполнить каждый ваш каприз,
Вы заживёте все теперь безбедно,
Считайте, вам достался главный приз.
На что меня не ввергнешь в изумленье,
Но тут и я струхнула сгоряча.
Сказала: «Вот же чёртово творенье!»
Но главное, никто не стал кричать,
Мол, караул, спасите, помогите,
Всё вышло чинно, джинн достал харчей,
И Аладдин к своей невольной свите
Поток цветистых обратил речей:
«Забудь, что раб ты, будь мне верным другом,
Живи, как хочешь, добрый великан.
А мы уже не задрожим с испуга,
Давай-ка выпьем, вот, возьми стакан».
Налил вина страдальцу полведёрка,
И джинн, довольный, выпил сей нектар.
Да, у меня случилась оговорка,
Стакан был мал для дядечки с гектар.
Итак, мы за день сдвинулись немного
В своих трудах, мечтаньях и словах.
А мне от них опять пора в дорогу,
Я их оставлю вновь, увы, и ах.
В моём краю реальность ждёт другая,
Мне там от дел насущных не уйти,
Ведь только ночь закончится, мигая
Огнями фонарей, как я в пути.
