Жаль, что вы никогда не встречались с этими людьми. Они бы вам понравились. Элегантный и хитрый Снейк со своими байроническим кудрями и робкими манерами. Или Анна. В нее невозможно не влюбиться; у нее такое лицо — я думаю, что она так неправдоподобно красива, что даже о сексе с ней не задумываешься. По этой части, мне кажется, лучше подошла бы Мелисса. Не то чтобы я когда-нибудь попытался сам — слишком опытная, подавляющая, — но, чтоб мне провалиться, вы бы быстро освоились. И умная к тому же. Блистала успехами в каком-то необычном колледже, где училась, — в Мэнсфилде, что ли? Кажется, бисексуальна — если вас это интересует.
А вот Уортхог. О нем вы слышите сейчас в последний раз. У него впереди своя дорога, у меня — своя, хотя это не последний раз, когда мы видимся, отнюдь: мы еще не один год будем делить квартиру сначала у Хай-стрит Кен, а потом это будет весьма странное, напоминающее арабский гарем жилище около Бейкер-стрит, на которое вы сможете взглянуть в самом конце. Вам может показаться, что в таком случае слишком рано и несправедливо списывать его со счетов. Но таковы законы. Одних персонажей автор сохраняет и дальше, других раскрывает шире, а с третьими приходится кончать за недостатком места. Все как в жизни.
Смех понемногу стихает, и Уортхог-старший, глядя на сына, произносит:
— Какая отрада для сердца видеть, что человек пользуется таким уважением и любовью среди своих друзей.
— Ну, я могу это понять, — говорит Уортхог. — Чувство обиды, испытываемое теми, кто не смог найти работу.
Снейк ухмыляется. На прошлой неделе он принял предложение BZW со стартовым жалованьем 15 тысяч фунтов стерлингов в год.
— Утрись, — говорю я, — это ты и Снейк, кого мне жалко.
— Понятно, понятно. Все банкиры — жлобы, — говорит Маркус.
— Ну конечно, это теперь ты так запел, — говорит Уортхог.
— Да, ты думаешь, что, когда фирмачи ходят по университетам, подбирая себе кадры, это проходит для тебя бесследно, но это не так, — говорит Дункан. — Пока они не добрались до тебя, ты — какой-нибудь хиппи, который курит травку и поддерживает сандинистов, а через семестр они выплевывают тебя с портфельчиком и в костюме в полоску.
— С Джошем этого не случилось, — говорит Маркус.
— Может быть, у него оказалось для этого недостаточно личных достоинств, — говорит Уортхог.
— А может быть, он сам срывал свои интервью, потому что понял, какая куча идиотов вы все там в Сити. Может быть, он понял, что в жизни есть что-то другое, кроме как торговать своей индивидуальностью ради наживы, — говорю я.
— По-моему, это честный обмен, — говорит Уортхог.
— Бог мой, он и сам в этом признается, — говорит Маркус.
— Да, потому что не всем из нас посчастливилось иметь отца, в собственности которого находится пол-Радноршира, — говорит Уортхог.
— Я просто считаю, что в жизни должны быть более важные вещи, чем деньги, вот и все, — говорит Маркус. — Мелисса, Анна, как вы думаете?
— Ну да, сейчас они тебе честно ответят, — говорит Уортхог.
Мелисса отрывается от разговора с Анной о девичьем:
— А какой был вопрос?
— Что лучше: пенис или пенсия, — говорит Уортхог.
— И то, и другое. По обстоятельствам, — говорит Мелисса.
— Обязательно что-то выбрать? — говорит Анна.
— Мы говорили по поводу работы, — объясняет Маркус.
— Ладно, пока это не про нас, — говорит Мелисса, поворачиваясь назад к Анне.
— Правильно мыслят, — говорит Маркус.
— Только потому, что девушки могут обойтись без работы. Нужно лишь выйти замуж за того, у кого она есть, — говорит Уортхог.
— Или стать его содержанкой, — говорю я.
— Или вступить в игру, — говорит Уортхог.
— Да, а если они получат работу и сделают там какую-нибудь ошибку или их решат уволить, им нужно лишь поплакать, и все закончится прибавкой к жалованью, — говорю я.
— А наш оргазм продолжается в десять раз дольше, — доносится голос Мелиссы.
— Вот черт! Пожалуй, я изменю свой пол, — говорю я.
— Ты мог бы стать новой Джейн Моррис, — говорит Уортхог-старший.
— Что еще за Джейн Моррис?
— Писатель. Журналист. Прежнее имя — Джеймс Моррис, — говорит он. — Вот чем тебе следовало бы заняться.
— Чем? Отрезанием себе шариков?
