Брату тогда было около четырнадцати лет, а мне — шестнадцать, и в тот вечер мать оставила ночевать гостей, заставив Дика освободить свою спальню и лечь спать на соседнюю кровать в моей комнате. Я уже засыпал, когда услышал звук, который меня поразил. «Шлеп, шлеп, шлеп», и потом снова «шлеп, шлеп». Потом последовала тишина, и я постарался убедить себя в том, что ничего этого не слышал. Но затем все началось сначала, и даже еще более открыто, как если бы совершавший это ужасное преступление успокоился от мысли, что его никто не слышит, и мог без тревог заняться самоудовлетворением. «Шлеп, шлеп, шлеп. Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп, шлеп».
Это было уже слишком. Что же мне было делать?
Лежать и делать вид, что ничего не происходит? Но это могло продолжаться вечно. Я бы не смог уснуть, и, что еще хуже, мне пришлось бы с ужасом слушать, как этот жуткий звук назойливо учащается и оканчивается вздохом облегчения, заставляющим содрогнуться, и тошнотворным шуршанием оберточной бумаги.
Сказать ему, чтобы прекратил? Но тогда он узнает, что я знаю. Как мы потом будем смотреть друг другу в глаза?
Еле заметно показать, что я еще не сплю? Это гораздо лучшее решение. Я нарочито зевнул, потянулся и перевернулся на другой бок.
«Шлеп, шлеп. Шлеп, шлеп».
О, господи! У него что, совсем нет стыда? А может быть — не дай бог! — он получал удовольствие от того, что я слушаю? Или он ошибочно принял мой зевок, потягивание и переворот за движения спящего беспробудным сном?
Наверно, мне нужно выразиться яснее. Я сел в постели, взял подушки и с шумом, энергично взбил их. Я снова лег и прислушался.
Тишина.
Слава тебе…
«Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп».
— ДИК!
— Что?
— Ты можешь прекратить, черт тебя дери?
— Что прекратить?
— Сам знаешь что.
— А, это.
— Да, это.
— Я думал, это ты.
— ЧТО?
«Шлеп, шлеп, шлеп».
— Правда, что это не ты?
— Правда, что это не ты?
— Да что же это такое тогда?
Я зажег свет.
Сидевший в ногах кроватей наш паршивый черный с белым кот взглянул на нас большими желтыми глазами. Затем — «шлеп, шлеп, шлеп, шлеп, шлеп» — снова стал лизать себе яйца.
* * *
Полуоткрыв какую-то книгу, чтобы показать, что единственное, чему он помешал, это напряженная учеба, я открыл брату дверь. У него загорелый, худой и туземный вид: он вернулся из шестимесячного путешествия по суше в Катманду.
— Вот. Подарок.
Он вручает мне мешок «дьюти-фри», в котором лежат вырезанная из камня трубка для марихуаны ручной работы и пара штанов из грубого индийского хлопчатника.
— Круто, — говорю я. — Ты считаешь, я должен надеть их прямо сейчас?
— Ну я же не пойду с тобой никуда, пока ты в таком виде, как сейчас, — говорит Дик, разглядывая мои желтые в узкую полоску брюки, голубую рубашку с открытым воротом и темно-синий шейный платок.
— Ну, говори, говори.
На нем самом плохо сшитый прямой пиджак очень светлых голубых тонов и соответствующие брюки с большими квадратными накладными карманами желтого и красного цвета. Очевидно, это то, что называется «Jak Pak».
— Да просто завидуешь, — говорит он.
— Да, потому что, если бы я побывал в Индии, у меня была бы новая карма и…
— Ты примеришь?
— НЕТ! — говорю я. Затем: — Ну ладно.
Если бы это был фильм, снятый по моей биографии, я должен был бы теперь разглядывать свой новый, обалденный, экзотический, разноцветный образ в зеркале в полный рост, а на моем лице сменяли бы друг друга выражения ужаса, презрения, забрезжившего понимания и восторга. «Наконец-то, — должен был бы я прошептать, — вот он подлинный я!» Затем я должен был бы взять свою тщательно отутюженную одежду в стиле Брайтсхеда, скомкать ее и швырнуть в корзину для мусора со словами: «Прощай навсегда, честолюбивый придурок!»
Однако в реальной жизни резкие превращения происходят не так быстро. К тому же у меня нет зеркала в полный рост.
* * *
Чтобы произвести впечатление на брата, я составил план этого дня, настолько изобилующий оксфордскими клише, что он мог показаться эпизодом из «Инспектора Морзе». Сначала мы неспешно пройдемся по лугам и посмотрим на тренирующихся гребцов, а потом той же дорогой вернемся обратно и на особом пароме «перевези себя сам» переправимся через реку Крайст-Черч на площадку для крикета колледжа Крайст-Черч — не потому, что нас интересует крикет, а потому, что паром — забавная игрушка. Затем последует изысканный пикник у реки и, возможно, прогулка вокруг ботанического сада, после чего мы поедем на велосипедах в Северный Оксфорд, где наймем на несколько часов лодку, выпьем Pimm’s и проплывем мимо Parson’s Pleasure в надежде посмеяться над голыми преподавателями, которые там могут оказаться, а затем выпьем чаю в Browns, где Дик может попробовать закадрить официантку. Ему нужно найти для себя какое-то развлечение на вечер, потому что у меня, к сожалению, есть более раннее приглашение от общества, которое придумали мои друзья в Тринити-колледже. Они называют себя «фельчисты».
