Конечно, все это слышат.
— Он когда-нибудь замолчит? — говорит человек из «Таймс» человеку с Би-би-си.
Человек с Би-би-си произносит что-то, чего мне не разобрать. Типа «ему придется, если он не хочет себе неприятностей».
Собрав свои записи, они направляются к выходу.
— О чем это вы там? — говорю я им вслед.
Они не оборачиваются.
— Посмотрим, что у вас получится, — говорю я.
Рядом со мной, как высохший лист, корчится Молли.
— Ну, давай, — говорю я, — скажи, что он вдвое старше меня и я мог бы с ним полегче.
Хорошо бы куда-нибудь пойти выпить кофе и поворчать, но у нас у обоих есть дела, поэтому удается поговорить, только пока мы вместе едем в такси. Молли жалуется, что только так ей и удается повидаться со мной в последнее время. А я говорю, что едва ли виноват в том, что она и моя подруга не ладят.
Молли говорит:
— Что значит не ладим? Мне очень нравится Симона.
Это примерно, как если бы я попытался с непроницаемым лицом сказать: «Почему ты считаешь, что мне не нравится, когда меня поджаривают, обдирают и засовывают в бочку с рассолом?»
— Симона что-нибудь говорила обо мне? — пытается выяснить Молли.
— Нет, — лгу я.
— Тогда кто сказал, что мы не ладим?
— Прекрати, Молли. Ты уже большая девочка. У тебя очень хорошо получается думать одно, а говорить другое.
Молли смотрит на меня с видом оскорбленной невинности. Я говорю:
— Ты считаешь, что Симона — я не знаю — может быть, слишком нахальна и недостаточно интеллектуальна для меня. А Симона — я не знаю точно, что она думает, потому что она ничего не сказала…
— Конечно, ничего не сказала.
— Но, как ты можешь догадываться, она иногда проявляет собственнические чувства, и можно предположить, что с учетом столь давних наших с тобой отношений, повышенной чувствительности Симоны и отсутствия у нее чувства уверенности…
— Бедняжка Симона.
— Я чувствовал, что бессмысленно говорить с тобой честно.
— Я имела в виду: бедняжка Симона, если она так запуталась, что не может отличить старых подруг от старых страстей.
Я отворачиваюсь и сердито смотрю в окно. В отражении стекла я вижу, как Молли вытягивает шею, чтобы разглядеть выражение моего лица и определить, насколько я раздражен.
— Пресс-конференции стали гораздо оживленнее с тех пор, как на них появился ты, — говорит она.
— По-моему, это было для них совершенно необходимо. Чувствую себя как мальчик, объявивший, что король голый.
— Дорогой мой, ты же действительно любишь искусство.
— Да, но искусство и то, о чем пишут корреспонденты, занимающиеся искусством, — разные вещи. Сплошные финансовые кризисы, скандалы, директора королевских театров, требующие больше денег. Какой мне в этом интерес? Я говорю: потратьте их лучше на ракеты. По крайней мере результат будет.
Молли смеется.
— Нет, в самом деле, что за странные люди? Им дают кучу денег, принадлежащих обществу. Наших денег. А они только и делают, что хнычут из-за того, что этого недостаточно, чтобы сделать все, чего им хочется. А хочется им обычно всякой ерунды, на которую им вообще не стоит давать денег, типа образовательных программ и расширения доступа. Почему они вечно шумят по поводу образовательных программ и расширения доступа?
— Потому что, если они не будут этого делать, их могут обвинить в элитизме, — говорит Молли так, чтобы завести меня еще сильнее.
— Ну и что? Разве не в этом весь смысл любого вида искусства? Достичь наибольшего возможного совершенства?
— Лапушка, ты это понимаешь, и я это понимаю. Но когда ты тратишь общественные деньги, нужно показать, что ты это делаешь в интересах максимально широкой части населения, — говорит Молли.
— Совершенно верно. В этом и проблема общественного финансирования искусства. Возьмем Королевскую оперу. Как они бьют себя в грудь, доказывая свое старание привлечь публику; не принадлежащую к классу банкиров среднего возраста и белой расы! Как будто миллионы нищих, лишенных избирательных прав чернокожих, жаждущих взглянуть на «Травиату», — лишь бы там были субтитры на суахили, места по пять пенсов и козлятина под керри в буфете. И все это полная чушь. Потому что суть оперы в том и есть, что это времяпрепровождение для среднего возраста банкиров белой расы. Так почему бы не урезать им финансирование, и пусть они обходятся как могут?
