– Гурский взглянул на часы.
– Так тебе еще…
– Ты часы-то не перевел.
– В Хабаровске перевел.
– А тут еще на два часа нужно. Сейчас уже полшестого. Пойдем пока поболтаем, и я закроюсь. А там что-нибудь придумаем.
– Пошли.
Поднявшись по лестнице на пятый этаж, Гурский снял и оставил в комнате с ящиками куртку и заглянул в зал: посетителей нисколько не убавилось, контролер и смотрители бдели.
Время до закрытия выставки пролетело незаметно.
Без четверти семь Дмитрий принял от кассира выручку, заполнил какие-то бумажки и отпустил ее домой. Затем он ушел в зал и, проводив последнюю группу экскурсантов, погасил свет, попрощался с сотрудницами и запер железную дверь.
– Все, – сказал он вернувшись к Гурскому.– Рабочий день окончен. Сейчас я расходничек на Леву выпишу, он деньги пересчитает, и все.
– Ну вот, – Дмитрий вернулся минут через десять. – Только…
– Что?
– Да мы, понимаешь, прямо здесь и живем. Тут комнатка есть такая, маленькая.
– И что?
– Да Лев Израилич уже там спать укладывается.
– А не рановато? Может, приболел?
– Да нет. Он всегда так. Семь часов – рабочий день окончен, туда-сюда, поел и спать.
– А ты?
– Мыкаюсь. Чекушку иной раз за ужином, и ту в одиночку давить приходится.
– Это не жизнь. А он кто?
– Напарник. Мы по двое ездим.
– Ну хорошо, и что?
– Да вот я и думаю, где бы нам с тобой расположиться… – Дима задумчиво глядел на ящики.
– Слушай, – Гурский посветлел лицом. – А там нельзя?
– В зале?
– Ну…
– Вот ведь, а мне и в голову не пришло. Конечно! Короче, пошли…
Сходив в магазин, они внесли в экспозиционный зал небольшой ящик, накрыли его чистыми афишами, разложили закуску, придвинули банкетки, на которых отдыхали смотрители, и, будучи очень собой довольны, наполнили по первой.
– Только курить здесь не стоит, – рассудил Дмитрий. – Вентиляции тут никакой.
– А мы и не будем.
– Поехали?
– Ура.
Они выпивали и закусывали, болтали, Дима жаловался на тяготы и лишения кочевой жизни, но рассказывал о них со смехом, Гурский вспоминал свои экспедиции, каждый немного привирал, но не перешагивал порога достоверности.
Время шло.
Несколько раз они выходили покурить в коридор.
Открыли вторую бутылку.
И наконец, когда Дмитрий, извинившись, все-таки направился в туалет, Адашев-Гурский поднялся с банкетки и подошел к Великому Вождю.
Чтобы чувствовать себя уютнее в просторном зале, они не стали включать большой свет, ограничившись рабочей подсветкой. И поэтому, наверное, да еще от водки, почудилась Александру, протянувшему руку к трубке, мелькнувшая на миг в желтых кошачьих глазах Сталина живая искра.
– Господь с вами, Иосиф Виссарионович, – вслух сказал он. – Я же не краду. Напротив, ваше возвращаю.
Он поменял трубки и вернулся на место.
Дело было сделано.
Но уходить из полутемного зала, будто бы освещенного теплым пламенем свечей, где блестели ордена и пуговицы на старинных мундирах Петра, Суворова, Наполеона, неподвижно замерших у стен, где мерцали драгоценности на парадном платье императрицы и где так вкусно пилась водка в компании славного Димы, категорически не хотелось.
Какая-то яркая, но очень короткая мысль мелькнула вдруг на долю секунды в сознании и тут же исчезла. Гурский обвел взглядом зал, пытаясь вернуть ассоциацию, по которой она возникла, задержал внимание на фигуре Екатерины Второй, опять что-то шевельнулось, но мгновенно пропало теперь уже насовсем.
«Что-то же вроде ведь вспомнил…» – досадливо подумал он.
Вдруг через приоткрытую дверь в зал забежала маленькая собачонка и стала, отчаянно виляя хвостом, обнюхивать у Гурского ноги.
– Ластик! Ластик, иди сюда! – послышался из коридора хриплый голос. Вслед за этим дверь открылась пошире, и на пороге возник здоровый мужик.
– Добрый вечер, – привстал Гурский.
– Здрасте. А что это вы здесь… – взгляд мужика оценивающе изучал натюрморт.
– Привет, Петрович, – в дверном проеме появился Дима. – Проходи, гостем будешь.
– Да у вас уж, считай, и нет ничего.
– Да, – Гурский приподнял початую бутылку за горлышко, – действительно…
– И что вы все этим хотите сказать? – Дмитрий выпятил грудь. – Что мы смиримся под ударами судьбы, не в силах оказать сопротивленье, что ли?
