Владимир Болучевский.
Дежавю
Александр Адашев-Гурский сидел дома, созерцая чудовищный разгром, учиненный непрошеными гостями, и пытался «созвониться с мозгами». Причем на звонки пока никто не отвечал, а плачевное состояние жилища он именно созерцал, чувствуя себя абсолютно отдельно не только от окружающего пространства, но и от собственного организма.
Наконец постепенно он и окружающая его действительность стали сближаться, и сближение это не сулило ничего хорошего.
А дело было вот в чем.
Приблизительно с час назад в его квартире раздался звонок в дверь. Следовало, конечно, подойдя к глазку, заглянуть в него. Или хотя бы спросить: «Кто?» – а потом – «Ну и что?» И все равно не открывать. Вплоть до вызова наряда милиции. Ибо по нынешним временам открыть дверь незнакомым людям себе дороже. Но, презирая малодушное заглядывание в глазок, а тем более разговоры через запертую дверь, Александр спросил: «Кто?» – и одновременно распахнул дверь.
И немедленно получил в лоб. А может, собственно, и не в лоб. Просто что-то взорвалось внутри головы, и он моментально стал одним из предметов мебели собственной квартиры.
Придя в себя, он обнаружил, что на голове у него – плотная вязаная шапочка, натянутая на глаза до самого подбородка, рот заклеен широкой липкой лентой, а руки связаны за спиной, вроде бы тоже липкой лентой.
В квартире же шла тем временем какая-то таинственная работа.
Судя по звукам, приглушенным шапочкой, из платяного шкафа выбрасывались на пол относительно новые вещи, а в прихожей кто-то шарил по антресолям и сбрасывал вниз коробки и полиэтиленовые пакеты с вещами старыми.
Методично, по часовой стрелке, слева направо от входной двери выдвигались ящики и ящички, открывались дверцы, и на пол вываливалось все, что могло вывалиться, кроме бьющихся предметов.
Судя по всему, пришельцев было как минимум двое. Голосов слышно не было, и работали они быстро, молча и сосредоточенно. Потом что-то звякнуло в ванной, а в прихожей упала вешалка.
Потом к нему, сидящему на полу, привалившись спиной к стене, приблизились шаги, и в голове опять взорвалось.
Очнувшись вторично, обладатель старинной почтенной фамилии долго прислушивался к тишине, на всякий случай не подавая признаков жизни. Затем поднялся с пола, доковылял до ванной, где на плоской батарее было острое ребро, освободил руки, стащил шапочку и сорвал ленту со рта,
В ванной было темно. Отметив про себя неожиданную бережливость налетчиков по отношению к электроэнергии, Александр нажал на выключатель в коридоре и вторично вошел в освещенную теперь цитадель гигиены.
Все грязное белье из корзины было выворочено и разбросано по полу, замоченные в тазике грязные носки – выплеснуты в ванну.
В коридоре картина была столь же удручающей – все вещи с вешалки и антресолей были вытряхнуты из пакетов и коробок и разбросаны. Сверху громоздилась сама вешалка. Вид комнаты находился в стилистическом единстве с интерьером прочей жилплощади и отнюдь не радовал.
Гурский вернулся в ванную, умыл лицо холодной водой, аккуратно касаясь начинавшей заплывать скулы, и, глядя на себя в зеркало, подумал: «Теряем время. Еще немного, и с такой харей на улицу не выйдешь. Ситуация требует действий. Решительных и быстрых».
В комнате он поднял с пола красиво оформленную книжку «Пистолеты и револьверы» – издание журнала «Техника – молодежи» – и вытряхнул из нее десять баксов. Выйдя на улицу, продал по хорошему курсу доллары в ближайшем табачном киоске, зашел в магазин, купил бутылку водки, сигарет, пачку пельменей и хлеба. Подумав, купил еще одну бутылку водки и большую бутылку грейпфрутового сока.
Дома, на кухне, сунул пельмени в морозилку, открыл водку и сок, взял широкий стакан тонкого стекла и, наполнив его на две трети водкой, долил доверху соком. Выпил. Отломав кусок хлеба, попытался откусить, но травмированный жевательный аппарат ответил полным отказом. Настаивать было глупо.
Прихватив выпивку и на всякий случай кусочек хлеба, перебрался, аккуратно переступая через вещи, в комнату, уселся в старенькое кресло, хлебнул еще и стал созерцать разгром, пытаясь «созвониться с мозгами».