– Действительно странно. А вы могли бы описать, какой именно трубки дома не хватает? Как она выглядела?
– Конечно. Она… такая, знаете, изогнутая была, старая, не очень большая, ну… вот вы Сталина на портретах видели? Он ее так и называл: «Сталинская». Представляете примерно?
– Ну, так, приблизительно… А муляж этот на нее похож? Можно на него взглянуть, кстати?
– Да вот, пожалуйста. – Ирина встала из-за стола, принесла из кабинета курительную трубку и подала ее Петру. – Очень похожа. Посторонний человек может и не отличить.
– Странно. – Волков рассматривал имитацию, крутя ее в руках, потом вынул мундштук из чубука.
– На первый взгляд это была самая обыкновенная трубка: темно-коричневый полированный деревянный чубук и черный эбонитовый мундштук. Но ни в мундштуке, ни в чубуке (несмотря на высверленное и затонированное черным красителем, имитирующим обугленную внутреннюю поверхность, отверстие, в которое набивается табак) не было дырочки для дыма.
– Очень странно, – повторил он. – И вот эту штуку нашли у него в кармане?
– В том-то и дело! Я же говорила в милиции. Да что толку?
– Хорошо, а что брат ваш обо всем этом говорит? Ему отец на что-нибудь жаловался?
– Виктор говорит, что да. Но… И здесь все очень странно. Понимаете, когда я приехала в этот раз, это недели полторы всего назад было, Виктор со мной встретился. Вообще-то мы не очень дружим, но тут он сразу же приехал, на следующий же день. И настойчиво стал меня уговаривать, чтобы я отца увезла. Что нянчиться, дескать, с ним здесь совершенно некому, что сбрендил он на старости лет совсем от одиночества и что ему то слежка мерещится, то его якобы по телефону запугивают постоянно, и вообще, пора старику в теплые края. И чтобы я его уговорила. Сейчас, мол, одиноких стариков за «хрущевку» убивают, а у него – хоромы. Или он для тебя обуза? Ну что за чушь? Да если бы отец захотел… Но в том-то ведь все и дело! Ну вот, а потом, дня через два, – этот звонок, я рассказывала. Мне и в голову ничего не пришло. А отец молчал.
– Да… – произнес Волков. – А кто, вы говорите, этот Евгений Борисович?
– А!.. Это очень хороший знакомый папин, он намного моложе, но они дружат. Они работали когда-то вместе, я говорила, а потом, лет десять… нет, больше, лет пятнадцать, наверное, назад он в Голландию уехал, в Роттердам. У него там магазинчик, крохотный совсем, антикварный. И вот, когда он сюда приезжает время от времени, они с отцом любят в кабинете сидеть, альбомы листают, беседуют… Все никак не заставить мне себя говорить обо всем этом в прошедшем времени.
– Извините, Ирина Аркадьевна, вот отец ваш сватать вас за него пытался, а как вы сами к нему относитесь?
– Это важно? – Она опять улыбнулась, но уже иначе.– Да никак. Но он такой… импозантный мужчина. Виктор с ним дела какие-то пытался, по-моему, закрутить, но ничего, конечно, не вышло.
– Почему «конечно»?
– Да Виктор… Я вообще не понимаю, откуда у него деньги.
– А чем он занимается, если не секрет?
– Щеки надувает. – Ирина смешно надула щеки.
– Это как?
– У него фирма какая-то своя, и он там чем-то торгует, вот и все, что я знаю. Но у него же мозгов совсем нет. Как он умудряется? Ведь надо же уметь… как это… – она пощелкала пальцами, подбирая слова. – Ну вот я опять отца вспоминаю, он рассказывал, что из Германии все что-нибудь домой тащили, трофеи всякие: кто аккордеон, кто часов штук десять, ну – кто что. А один мужик чемодан иголок. Представляете? Целый чемодан обыкновенных швейных иголок. Его же не поднять! А он пер. Все над ним смеялись, а он пер через пол-Европы, до самого дома. И очень, знаете, оказался прав. Простые швейные иголки сразу после войны всем нужны были. А у него их – миллион. Но ведь научиться этому нельзя. Это или есть, или этого нет. Но еще нужно быть немножко спортсменом, чтобы к деньгам относиться, как… ну, как спортсмен к собственному здоровью. Не любить их, как скупец, и не транжирить, а… ну, разумно беречь, накапливать и готовиться к очередному рубежу. Так примерно. Вам скучно?
– Нет-нет, продолжайте.
– Да что тут продолжать? Ну нет этого у Виктора. А пыль в глаза пустить любит. Да еще казино… Он однажды, в самый первый раз, как попал туда, выиграл на свое несчастье. Немного, правда, но выиграл. И все. Он решил почему-то, что именно для этого казино и придуманы. Чтобы там денег можно было выиграть и разбогатеть. Представляете? Нормальные люди во всем мире спускают там свои лишние деньги, пусть даже и специально для этого скопленные или отложенные, но – ходят, чтобы потратить с удовольствием. Все красиво, шампанское, дамы. Выиграл – хорошо, проиграл – не страшно. Пощекотал нервы, получил удовольствие. А этот… Я же говорю, у него мозгов нет. Он и с отцом-то в последний раз именно там встречался. Вот папа, наверное, и расстроился. А тут еще – эти. Что у старика брать?
