Он задергался, пытаясь освободиться. Один из орков, сидевший рядом, засмеялся и что-то сказал другому на своем отвратительном языке.
— Отдыхай, пока можешь, маленький дурак! — рявкнул он в сторону Пиппина на вестроне, который в его устах тоже звучал отвратительно. — Наслаждайся, пока дают! Скоро придется поработать ногами. Еще соскучишься по отдыху.
— Будь моя воля, ты пожалел бы, что не умер! — захрипел другой. — Уж и попищал бы ты у меня, жалкая крыса!
Он склонился над Пиппином, приблизив свои желтые клыки к его лицу. В руках у орка мерцал черный нож с длинным зазубренным лезвием.
— Лежи спокойно, а то воткну тебе эту штуку! Станешь привлекать к себе внимание, так я ведь и приказ могу нарушить. Проклятье исенгардцам! Углук у багронк ша пуждуг Саниман-глоб бубхош скай!
И он разразился длинной злобной тирадой на своем языке. Постепенно слова его перешли в сплошное невнятное бормотанье и фырканье.
Смертельно напуганный Пиппин не шевелился, хотя боль в руках и ногах нарастала, да еще и камни врезались в спину. Чтобы хоть как-то отвлечься, он напряженно прислушивался ко всему, что происходило вокруг. Раздавалось множество голосов, и в них звучали ненависть и злоба: очень походило на то, что среди орков разгорается ссора.
К удивлению своему, Пиппин обнаружил, что понимает почти все, что слышит: орки использовали общий язык. Очевидно, тут собрались представители двух или трех совершенно разных племен, не владевшие языком друг друга. Злобная перепалка шла по поводу того, что делать дальше, куда направиться и как быть с пленниками.
— Эх, времени нету, чтобы убить их как следует! — сказал один.
— Так-то оно так, — ответил другой. — Но почему не разделать их быстро и не откладывая? Они обуза для нас, а мы торопимся. Вечер на носу. Освежевали бы их и шли себе дальше.
— Приказ! — прозвучал третий голос, похожий на волчье рычание. — «Убейте всех, кроме халфлингов. А их — доставить живыми и как можно быстрее». Так мне было сказано.
— Зачем они нужны? — загалдели несколько враз. — Почему живыми?
— Слыхал я, у одного из них есть что-то очень нужное для войны, какой-то злой заговор или еще какая-то дрянь. Короче, обоих должны допросить как следует.
— Всего-навсего? А мы что ж, не можем их сами, что ли, обыскать и найти, что нужно? Найдем да еще и попользуемся этим.
— Очень умно, прямо сил нет, — послышался голос помягче, но и более злобный, чем остальные, — пожалуй, стоит об этом умнике доложить кому следует... Сказано было: пленников не обыскивать и не грабить!
— Точно, — подхватил новый голос. — Доставить живыми и в том виде, в каком захвачены, — ничего не отбирать. Такой был приказ.
— Что нам до ваших приказов? — возразил один из прежних. — Мы пришли из Мории убивать и мстить за своих. Я хочу как можно больше убить, а потом вернуться на Север.
— Возвращайся! Я — Углук. Я здесь командую. И я иду в Исенгард кратчайшей дорогой.
— Разве Саруман — хозяин Великого Глаза? — спросил злобный орк. — Мы должны немедленно идти в Лугбурц.
— Если бы переправиться через реку, мы все могли бы туда идти, — вступил еще один, — но нас слишком мало, чтобы пробиться к мостам.
— Я переправился через реку, — отозвался злобный, — а крылатый назгул ждет нас севернее на восточном берегу.
— Может быть, может быть! Значит, вы убежите с нашими пленниками и получите всю плату и награды в Лугбурце, а мы останемся здесь, пешие, в стране лошадей? Нет уж, мы должны идти вместе. Эти земли опасны, полны бунтовщиков и разбойников.
— Вот именно, мы должны идти вместе, — насмехался Углук. — Хоть я и не доверяю тебе, маленькая свинья! Ты ничего не знаешь, кроме своего хлева. По мне, вы хоть все убегите. Мы бойцы, урук-хай! Мы убили великого воина. Мы захватили пленников. Мы слуги Сарумана Мудрого, Белой Руки. Рука накормит нас человечьим мясом. Из Исенгарда мы пришли, туда и вернемся, а вы пойдете по тому пути, который мы выберем. Углук все сказал.
— Углук сказал достаточно, — прозвучал злобный голос. — Любопытно, как отнесутся к этому в Лугбурце? Пожалуй, могут решить, что плечи Углука пора освободить от пустой головы. Могут и спросить, откуда пришли в нее такие странные мысли. На самом ли деле они исходят от Сарумана? И о чем думает он, сидя в своей берлоге под мерзким белым знаком? Они согласятся со мной, с Гришнахом, своим верным посланником. И я, Гришнах, говорю так: Саруман — дурак, грязный, вероломный дурак! Но Великий Глаз о нем знает.
