— Вы того желаете — я повинуюсь.
— Спасибо вам, мой дорогой, спасибо! Я… Я многим вам обязана, многим!
Дурова с чувством пожала своей нежной, маленькой ручкой большую, мускулистую руку подполковника.
— Только странно, как это вы в казаках-то очутились?
— Я, Пётр Петрович, как-нибудь вам всё подробно расскажу.
— Очень рад буду вас послушать… Знаете ли, Надежда Андреевна, я и теперь не могу прийти в себя от удивления… в нашем полку женщина-воин, она сражается, да как ещё, любому герою не уступит!.. Храбрость необычайная.
— Вы преувеличиваете, господин подполковник, — скромно заметила Зарницкому кавалерист-девица.
— Нисколько, нисколько… О вашей храбрости говорят все солдаты… Вы чудная, необыкновенная женщина; я готов это сказать хоть целому миру! — с чувством проговорил Зарницкий, провожая Дурову из своего барака.
Познакомимся же покороче с этой необычайной, феноменальной женщиной, которая на удивление всем в начале текущего столетия храбро и отважно сражалась в рядах русского войска и своею неустрашимостью заслужила офицерский чин и крест св. Георгия. О Дуровой, об этой «кавалерист-девице», много писали и говорили и до настоящего времени удивляются её храбрости, отваге и предприимчивости. Имя этой женщины облетело всю Россию. Дурову, как мы увидим далее, вытребовал император Александр I, обласкал её, пожаловал корнетом и, снисходя на её просьбу, разрешил ей поступить в Мариупольский гусарский полк, под фамилией Александрова.
Отец Надежды Дуровой, Андрей Васильевич, служил в армии ротмистром и тайком женился на дочери богатого полтавского помещика Александровича против его желания; старик Александрович никак не хотел, чтобы его дочь вышла за «москаля». Молодые венчались в одной из сельских церквей и после венца уехали в Киев; Марфа Тимофеевна — так звали жену Дурова — много писала своему отцу, просила у него прощения, но своенравный старик не сдавался и не отвечал дочери и только тогда смилостивился, когда у неё пошли дети. Первенцем молодой четы была Надежда, будущая храбрая девица-кавалерист.
С самого рождения мать невзлюбила маленькую Надю; ей хотелось первенцем иметь сына, а не дочь; зато малютка стала любимицею отца. Наде было только ещё четыре месяца, когда отец отдал на попечение свою дочь фланговому гусару, старику. Ахматов — так звали гусара — становится нянькой Нади. «Целые дни он таскал её на руках, носил в конюшню, сажал на лошадей. И девочка, не умея ещё ходить, делается вполне уже военным ребёнком, дочерью полка; её окружают все впечатления войны; сабли, ружья, пистолеты становятся её игрушками; военная музыка, утренние зори нежат её детский слух вперемешку с громкими криками: „Эскадрон! налево кругом, марш!“ Девочка так привыкает к этим звукам, что они делаются ей приятны, как привычная песня няни, баюкающая слух в раннем детстве. Будучи четырёх месяцев, она уже испытала прелести походной жизни: отец из Киева переходил с полком в Херсон, за ним в карете следовала и молодая семья. Ни кукол, ни детских игр, ни мирных забав не помнит Надежда Андреевна в раннем детстве. Ружья, пистолеты, лошади, гусар Ахматов — добрый, тихий солдат, её нянька и воспитатель, — вот что воспоминает она из времён детства».[63]
Благодаря такому воспитанию в девочке остались навсегда все наклонности к военной жизни, все гусарские привычки, манеры, симпатии; маленькая Надя как-то и держит себя по-гусарски. Её мать, изнеженная в богатом барском доме, ужасается, смотря на грубые манеры и привычки дочери. Она сердится на неё, ругает, даже бьёт, но этим не исправляет гусарских привычек дочери. Больших трудов стоило бедной матери усадить свою дочь за азбуку или за какое-нибудь рукоделье: лишь только мать куда отвернётся, Надя или в саду, или в лесу лазит по деревьям, прыгает через канавы, а то, раздобыв отцовское ружьё или пистолет, выкидывает разные военные артикулы. Провинившуюся в этом дочку поймают, приведут к матери; раздражённая, нервная женщина набрасывается на дочь с целым потоком брани и упрёков; её запирают в комнате — Надя прыгает в окно, бежит в конюшню, выводит страшного черкесского жеребца Алкида и как ни в чём не бывало водит его по двору, а то вскарабкается на Алкида и, придерживаясь за гриву, скачет на нём.
